Аркадий Львов - Двор. Книга 2

Ночью, Лизочка крепко спала и не могла слышать, Тося осторожно подняла головку, сняла цепочку и спрятала. Первый день прошел так, а на второй Лизочка подошла к тете Тосе, заплакала и призналась, что потеряла крестик.

— Вспомни, где ты игралась, и поищи, — сказала тетя Тося.

Лизочка целое утро искала по всей комнате, в коридоре, во дворе, возле ворот, но нигде не было. Тетя Тося два раза выходила, помогала искать и говорила, хватит, когда-нибудь сам найдется. Лизочка попросила, чтобы купили другой, а отыщется старый — можно будет продать. Тетя Тося дала обещание, но потом объяснила, что на всю Одессу один мастер и придется долго ждать. Ничего, сказала Лизочка, подождем.

До конца недели у Тоси была тяжесть на сердце, как будто прижали спереди и сзади гирями. Клава Ивановна укоряла, напрасно она так переживает, но от этих укоров делалось только хуже.

— Малая, — сказал Иона Овсеич, — в этот раз ты справилась. Ордена, правда, мы тебе не обещаем, но на доске почета место найдется.

Когда Тося немножко повеселела и опять разговорилась, Клава Ивановна сама почувствовала облегчение, на целый день взяла Лизочку и пошли гулять к морю. В Аркадии съели два пирожка с мясом, выпили по стакану вишневой косточки, все вместе десять рублей, и купили детскую книжку: на следующий год — в школу, пора уже готовиться.

Вечером зашли в гости к Котлярам. Клава Ивановна попросила Адю, который теперь уже студент консерватории, показать Лизочке, как надо играть на пианино.

— Адя, — Иосиф сидел на своем табурете с подпиленными ножками и делал набойки к женским туфлям, — покажи и пусть она сама попробует своими пальцами. Но сначала проверь, какой у нее слух.

Иосиф объяснил Клаве Ивановне, что существуют два совсем разных слуха, абсолютный и музыкальный, но люди всегда путают. Например, можно иметь обыкновенный музыкальный слух и быть первоклассным пианистом и, наоборот, иметь абсолютный слух, но не сыграть самую простую гамму.

— В чем же разница? — спросила Клава Ивановна.

— Пальцы, — сказал Иосиф, — все зависит от того, какие у тебя пальцы. Адя, покажи бабушке Малой, чтобы она видела. С такими пальцами надо родиться, их за деньги не купишь. Малая, я тебе говорю, он еще прославит наш двор на весь мир.

Адя попросил дядю Иосифа успокоиться, слишком много слов, в ответ Котляр горько скривил губы и вздохнул:

— Глупенький, будь здоров, хорошо учись, а мне лично ничего не надо. Все для тебя.

Адя выстукал пальцем несколько тактов, Лизочка повторила за ним, потом попробовали на пианино в четвертой октаве, первой октаве и субконтроктаве. Когда пробовали в субконтроктаве, Лизочка смеялась, потому что звуки были такие, как будто мычит корова или топает в лесу громадный медведь.

Через полчаса пришла из своей больницы Аня. У нее был сегодня на редкость удачный день: один больной с Заставы, которого выписали домой, обещал полтора кило козьего жира, говорят, очень помогает легочникам. Она забежит только на минутку к Полине Исаевне, чтобы сообщить, и вернется.

Адя сыграл «Елочку», «Чижик-пыжик», «Фонарики-сударики», дядя Иосиф подпевал, Клава Ивановна размахивала руками, как дирижер в театре. Лизочка громко смеялась и требовала еще.

Аня вернулась заметно расстроенная. Иосиф спросил, в чем дело, но ответа не получил, и сам догадался, наверно, у Дегтярши опять неважно со здоровьем. Клава Ивановна горько вздохнула, велела Лизочке сказать Аде спасибо, и попрощались.

У Иосифа набралось много заказов, он засиделся до двух часов и вынужден был кончать при керосиновой лампе. После двенадцати, чтобы не тревожить соседей, приходилось работать только иглой, дратвой и резиновым клеем. Швы на латках требовали большой аккуратности, особенно женская обувь, Иосиф сильно напрягал зрение, болели глаза, затылок наливался тяжестью, шея делалась, как будто деревянная.

Иосиф поставил будильник на пять часов, в шесть уже надо выходить на завод, привел в порядок протез, чтобы утром не терять время, выкурил цигарку, немножко удовольствия, хотя на ночь будоражит нервы, и лег.

— Иосиф, — окликнула через минуту Аня, — ты спишь? Иосиф засмеялся и сказал: если ему хотят дать сто рублей, так не спит, а если у него хотят взять, так спит.

— Сегодня вечером, — прошептала Аня, — когда я зашла к Полине Исаевне и обещала достать для нее кило козьего жира, Дегтярь посмотрел на меня такими глазами, что мне стало нехорошо.

— Дальше, — сказал Иосиф.

— Потом он повернулся боком и спросил: терпение советской власти имеет где-нибудь край или Котляр думает, края нет?

— Что ты ответила?

— Я ответила, мы не делаем ничего такого, чтобы надо было об этом думать или ставить вопрос.

— Правильно.

— Потом он сказал: за хлеб-соль для больной Полины Исаевны спасибо, и отдельное спасибо за анекдоты, которые распространяет Иосиф Котляр.

— Какие анекдоты? — Иосиф повернул голову, свет луны бил прямо в глаза, из трубы на крыше, через дорогу, подымались клубы дыма, сначала круглые, пухлые, потом вытягивались в длину и уходили в небо. — Какие анекдоты?

— Боже мой, — застонала Аня, — он еще спрашивает! Сколько раз я просила и повторяла: язык без костей. Болтает, вечные шутки-прибаутки, как будто он один на свете.

— Подожди, — остановил Иосиф, — приведи мне конкретно, что я болтал и где.

— Бедный Адя, — заплакала Аня, — его папочка Ваня имел язык без костей, а теперь этот. Черт с тобой, если тебе не жалко ребенка, без тебя проживем.

— Я еще не в гробу, — сказал Иосиф, — не надевай мне белые тапочки. А на твоего Овсеича я уже один раз положил с прибором и еще десять раз положу.

— Ишак, — горько засмеялась Аня, — старый ишак, он хорохорится перед собственной женой. Иосиф рассердился:

— Я понимаю, тебе нужен был такой муж, как Овсеич, чтобы чахоточной жене круглые сутки читать лекции, а кусочек масла и яичко пусть принесут соседи.

— Вот, — обрадовалась Аня, — повтори еще раз и громче, чтобы вся Одесса услышала, а потом будешь требовать, чтобы я тебе конкретно привела, где ты болтал и что.

— Дура, — опять рассердился! Иосиф, — никто не запрещает человеку пошутить и посмеяться над соседом, от шутки не умирают.

— Боже мой, — застонала Аня, — запрещают, не запрещают, надо же понимать, какое сейчас время и с кем шутить!

— Аня, — засмеялся Иосиф, — я тебе расскажу интересный случай. Сидят в ДОПРе двое, Франц и Шванц, Франц спрашивает: «За что ты сидишь?» А Шванц ему отвечает: «За то, что я плохо бегаю». Франц сильно удивился: «Уж и за это садят?» Шванц ему объясняет: у них с соседом тонкая стена, слышно каждое слово, о чем говорят, и сосед первый прибежал, куда следует. «Дурак, — зареготал Франц, — а ты в это время кушал горох и ждал». Шванц обиделся и сказал, что он не дурак, наоборот, он побежал первый, но сосед лучше бегает и перегнал его.