Аркадий Львов - Двор. Книга 2

— Ефим, — окликнул Чеперуха, — пора уже быть дома, а мы слоняемся, как нищие бродяги.

На железнодорожной насыпи загромыхал товарняк, возле моста сбавил скорость, по перестуку, казалось, можно посчитать, сколько вагонов. Иона с Адей невольно прислушивались, пока вдруг не заметили, оба в один момент, что Ефим исчез.

— Фима! — закричал старый Чеперуха и схватился за голову. — Фима!

Они побежали вверх, туда, где за оградой лежит полотно железной дороги. В одном месте ограда была проломлена, Адя выскочил наружу, внимательно осмотрелся, но нигде, сколько хватил глаз, не было ни души. Он вернулся назад, вскарабкался на ограду, выпрямился во весь свой рост, встал на цыпочки и, наконец, увидел Ефима. Тот стоял неподвижно, прислонясь лбом к дереву, шапку держал в руке, со стороны можно было подумать, что просто пьяный. Адя сделал знак старому Чеперухе, чтобы соблюдал спокойствие, вроде ничего особенного не произошло, но Иона уже побежал, тяжело, как медведь, на ходу ломая ветви.

— Ефим, — закричал своим биндюжническим голосом Чеперуха, — теперь я могу тебе сказать, что ты просто сукин сын! Мы чуть не получили разрыв сердца, а он себе стоит лбом к дереву, как ни в чем не бывало! Повернись лицом, когда с тобой разговаривают.

Ефим повернулся, глаза были пустые, как у детей, слепых от рождения, брови высоко подняты, желтый лоб весь в складках, и тихо сказал:

— Я не хочу жить на свете. У меня больше нет сил.

— Напиши заявление, — опять расшумелся Иона, — и подай в небесную канцелярию. Он не хочет жить, ему одному трудно, а остальные живут, как у бога за пазухой. Едри твою мать, я тебя задушу своими руками: у меня еще хватит силы на три таких Граника!

Иона подошел к Ефиму вплотную, обнял за плечи, добавил несколько матерных слов и повел по косогору вниз. Адя отставал на пару шагов и, задрав голову, смотрел в небо: одно за другим проплывали огромные, как сказочные звери, белые облака, и все держали путь к морю. Из порта ветер донес густой пароходный бас, тоже, как у сказочного зверя, Чеперуха на минуту остановился, втянул в себя воздух и сказал:

— Надо расстреливать на месте всякого, кто хочет наложить на себя руки. Боже мой, как мы не умеем ценить жизнь!

Вернулись домой, когда уже темнело. Встретили у ворот Степана, он сказал, что по такому случаю требуется беленькая, но Иона предложил перенести на другой раз, поскольку именинник сразу после больницы, сделал прогулку через весь город и сильно устал.

На ночь старый Чеперуха устроился у Зиновия и до самого утра беспрерывно ворочался, прислушиваясь к каждому шороху за стеной у Граника. Перед работой он зашел к нему, вместе выпили по чашке чаю, вместе отправились на Тираспольскую площадь и вторым номером трамвая доехали до Пересыпи. Ионе пришлось возвращаться назад, до улицы Красной Гвардии, а Ефим через пять минут уже был на заводе.

Вечером товарищ Дегтярь предупредил Степана и Лялю, что на субботу, двадцать часов, назначается общее собрание всех жильцов двора. Повестка дня следующая: 1) Итоги подписной кампании, 2) Другие вопросы. Ответственные за явку на собрание — Хомицкий и Орлова.

Для предварительного разговора пригласили мадам Малую, но старуха, вместо того чтобы ясно, недвусмысленно поддержать, начала крутить-вертеть и просила не подымать вопроса о Гранике. Степан, по старой дружбе с Ефимом, готов был поддержать Малую, и товарищу Дегтярю пришлось потратить немало нервов, убеждая, что здесь нет врагов Граника, а все делается только для его собственной пользы: никто не считает Граника больным, несчастненьким, и надо разговаривать с ним в полный голос, как со всяким другим.

Хотя в объявлении фамилии не указывались, люди сами догадывались, кто будет главным героем дня. Ляля ходила со списком по квартирам, в первый вечер особых эксцессов не было, одна лишь Марина Бирюк встала на дыбы и категорически отказалась дать свою подпись. Ляля спросила, как это понимать: Марина вообще против собрания или просто не хочет давать подписи? — но вразумительного ответа не получила. Иона Овсеич сказал: «Не будем настаивать — коза сама придет до хаты».

Однако на другой день, когда о предстоящем собрании узнал полковник Ланда, разразился настоящий конфликт. Полковник не только отказался поставить свою подпись, но при этом забрал у Ляли список и сам отправился к товарищу Дегтярю. Иона Овсеич еще не вернулся с фабрики, поздно вечером полковник Ланда наведался повторно, в этот раз удачно. Ляля Орлова уже сидела здесь и успела обо всем проинформировать.

Первый вопрос у товарища Дегтяря был к доктору Ланде: кто дал ему право на подобный самосуд — забрать официальный документ у представителя общественности? Полковник Ланда не ответил на вопрос, наоборот, выставил контрвопрос: кто дал Овсеичу право заносить Граника в проскрипции и глумиться над больным, несчастным человеком?

— Проскрипции! — громко повторил товарищ Дегтярь, на висках вздулись вены. — Ты не нашел другого примера — только из истории диктаторского Рима! Наши одесские космополиты профессор Розенталь и профессор Зейлигер могут гордиться: их полку прибыло!

— Оставь свои провокации! — ударил кулаком по столу полковник Ланда. — Я врач и не позволю, чтобы у меня на глазах калечили человека, у которого и так все держится на волоске. В сороковом году ты едва не погубил Орлову, которая сейчас стоит здесь, а сегодня…

— Не ваше дело! — перебила Ляля. — Я получила то, что заслуживала. Таких, как я, надо было в тайгу ссылать…

— Перестаньте молоть вздор! — окончательно разошелся полковник Ланда. — А насчет Граника повторяю: это больной человек с больной психикой, и я немедленно извещу Сталинский райком о расправе, которую готовят в моем доме! Пусть пришлют комиссию и увидят своими глазами, а потом будем говорить дальше.

Полковник Ланда бросил на стол список, вышел из комнаты, но через секунду вернулся и предупредил: если Орлова не прекратит свой вояж по квартирам, он пойдет вслед за ней.

— Понятно, — сказал Иона Овсеич, — будем подбирать пациентов себе по вкусу и подобию.

— Овсеич, — полковник весь наклонился вперед, Дегтярь оставался на своем месте, как будто прирос обеими ногами к полу, — ты теряешь чувство меры.

Когда захлопнулась дверь, Ляля подошла, с силой дернула за ручку, словно хотела выместить злобу, и сказала:

— Столько лет живем в одном месте, а я его совсем не знала.

Иона Овсеич включил радио: передавали последние известия. Ляля присела на диван, расстегнула кофточку, чтобы легче было дышать, сдвинула плотно колени, оттянула книзу юбку, Иона Овсеич машинально следил, но все внимание было приковано к радио.

Из Нижнего Тагила сообщали, что уральские металлурги с огромным интересом изучают гениальный труд товарища Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». На очередном семинаре доклад по теме «Базис и надстройка» сделал сталевар Федор Антипов, на личном счету которого сорок два рационализаторских предложения. Семнадцать из них уже внедрены в производство и дали экономический эффект около ста тысяч рублей. С содокладом выступил горновой Харитон Кузякин, его личный вклад в технический прогресс — девять внедренных рационализаторских предложений с экономическим эффектом семьдесят шесть тысяч двести рублей.