Аркадий Львов - Двор. Книга 2

Ефим присел к столу, расстегнул пиджак и вынул довольно большой предмет, завернутый в пергаментную бумагу. Хозяйка спросила, что это. Он не ответил, медленно распаковал, оказалось, кусок толстого черного стекла, а когда она взяла и повернула кверху другой стороной, перед глазами засияли золотые буквы: Клава Ивановна Малая, по бокам две звезды, тоже золотые, внутри серп и молот.

Минуту или больше Клава Ивановна любовалась, потом вдруг пригорюнилась и сказала:

— Осталось только добавить внизу две цифры. Ефим ответил: все там будем, но для этой работы мадам Малой придется искать себе другого живописца.

— А я не хочу другого, — вздохнула Клава Ивановна, но тут же рассердилась сама на себя, — ладно, оставим эти дебаты, старуха Малая имеет право думать про смерть, а ты не имеешь. Пора забыть старое, обзавестись своей семьей и забрать к себе Лизочку. И спокойной ночи.

Через несколько дней, уже после Нового года, Ефим опять зашел, в этот раз от него слегка пахло, и сказал: Катерина Чеперуха плетет против него интриги и через свою санитарную комиссию хочет добиться, чтобы его выселили.

— Что значит выселили? — удивилась Клава Ивановна. — Тебе завод дает самостоятельную комнату с удобствами на Большом Фонтане.

— Значит, Малая тоже против меня? — Ефим схватился обеими руками за грудь. — Да, Ланды нет, и некому за Граника заступиться.

Клава Ивановна погрозила пальцем:

— Не прикидывайся сумасшедшим больше, чем есть на самом деле. Государство дает тебе новую комнату в новом доме, чтобы ты мог жить по-человечески, а ты ведешь себя, как старая барыня. Я уже не говорю, какой прекрасный район: вокруг деревья, зелень, степной воздух, в двух шагах — море.

Ефим не секунду задумался и воскликнул:

— Знаете что, я готов поменяться с вами: дышите степным воздухом на берегу моря и гуляйте среди деревьев.

— Ты думаешь, поймал Малую на рачка, — подхватила Клава Ивановна, — а я тебе отвечу: если государство мне прикажет, я не буду считаться со своими капризами, хотя прожила в этом дворе на двадцать лет больше Граника.

Ефим сидел на своем стуле, обнял себя своими руками, как будто озяб, и тихонько покачивался из стороны в сторону:

— Когда там, на вечере, вы вспомнили годы до войны, Осоавиахим, форпост, я повторял себе: какое счастье, что на свете еще живет наша Малая.

Клава Ивановна тяжело вздохнула: да, там на вечере она действительно говорила, но одно дело — праздник, юбилей, а другое дело — жизнь, и не надо смешивать.

— Но почему, — Ефим затряс руками над головой, — почему Граник, у которого больше ничего на свете не осталось, должен отсюда навеки уехать, а какие-то посторонние люди, которым все равно Одесса или Чебоксары, имеют право здесь жить!

— Ефим, — сердито сказала Клава Ивановна, — мне не нравится твой тон: ты ведешь себя, как помещик, которому полагаются усадьба и дом по наследству, и не хочешь понимать, что мы живем в другое время. И никогда не хотел понимать.

— Мадам Малая, — Ефим зажмурил глаза, лицо сделалось неподвижное, как маска, — что Граник должен был понимать и не хотел? Какие миллионы он выиграл в своей жизни и отказался поделиться? Покажите людям тайник, где Ефим Граник прячет свое украденное счастье, и верните хозяевам.

Клава Ивановна опять повторила, что ей не нравятся эти пустопорожние разговоры, а гость продолжал настаивать и требовать ответа, тогда она не выдержала, рассердилась и прямо сказала:

— Да, ты бедняк, и всю жизнь был капцан. Но Дегтярь прав: в глубине души Граник всегда оставался хозяйчиком, которому просто не хватало сметки, а так бы он сделался лавочником, завел бы себе свою мастерскую, и на остальное ему плевать.

Ефим почесал пальцем лоб, улыбнулся, как дурачок, и положил свои руки, на ладонях большие желтые мозоли, перед собой:

— Это от шпателя и кистей, с ранних детских лет. Война порезала Граника на мелкие куски, от него ничего не осталось, и все равно тридцать лет подряд Граник — мелкий хозяйчик и держит свою лавочку. Счастливчик!

Да, подхватила Клава Ивановна, счастливчик, потому что только советская власть позволила Ефиму Гранику остаться честным тружеником, хотя он немало потрепал нервы и заставил людей повозиться.

— И все-таки, — воскликнул Ефим, — как хищный волк, одним глазом он норовит в лес!

— Болтун, — махнула рукой Клава Ивановна. — Язык без костей.

Из горисполкома товарищ Дегтярь принес важную новость: Львов и Севастополь вызывают Одессу на соревнование по благоустройству и чистоте. Это накладывает на всех одесситов, и конкретно на наш двор, который расположен в Сталинском районе, особые обязательства. Отныне каждому, кто не дорожит честью родного города и своего двора, будет указано: скатертью дорога из нашей Одессы.

По решению домкома, тройка — Ляля Орлова, Степан Хомицкий и Катерина Чеперуха — снова обошла все квартиры, заглянула в каждый угол, осмотрела чердаки и подвалы. На ближайший выходной назначили общедворовой воскресник, у ворот поставили дежурного, чтобы можно было проконтролировать, кто уклоняется или под каким-нибудь благовидным предлогом пытается увильнуть.

Еще до обеда посреди двора собралась такая гора мусора и хлама, что люди невольно хватались за голову и повторяли: не может быть, чтобы это они сами, это подбросили агенты из Львова и Севастополя!

Для вывозки пришлось нанять транспорт, каждая семья внесла по пять рублей, машина сделала несколько ходок, снег под колесами за день так перемешался с пылью и грязью, что стал черный, как земля.

На прощанье Катерина Чеперуха подошла к Гранику и в присутствии Ляли Орловой еще раз предупредила: из его комнаты к ним опять перебежала мышь, она специально оставила в мышеловке, чтобы показать соседям, и если он не примет меры, пусть пеняет целиком на себя.

Ефим возмутился:

— А где доказательство, что это мышь Граника, а не ваша собственная! Может, она вам показывала свой паспорт?

— Фима, — Ляля скривилась, как будто ей в рот сунули что-то горькое, — достаточно посмотреть вашу квартиру!

— Знаете что, — вдруг засмеялся Ефим, — я на вас всех положил дом и дачу, и еще впридачу!

Час или полтора после этой сцены Ефим сидел у себя в комнате, рисовал на бумаге разных чертиков, немного послушал радио — передавали, что в Туркмении задерживаются с ремонтом сельхозтехники, а весенние полевые работы в климатических условиях Средней Азии уже на носу, — подрихтовал крышку рукомойника, забил пару гвоздей в стул, чтобы не съезжало сиденье, но в душе по-прежнему не проходило тяжелое чувство, наоборот, даже усилилось. Он немного привел себя в порядок, почистил ботинки, надел свежую рубаху и поднялся к мадам Малой.