Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

- А я, пожалуй, приду. Представь себе, она мне тоже нравится. - И потом, уже прощаясь, на пороге, вдруг возвращаясь к первоначальному разговору, сказал сдержанным голосом: - Значит, на занятиях разыгрываете задачи по вторжению немцев. А послушай, до меня как-то не доходит - это что ж, на случай войны с Германией? Так, что ли?

Емельян интуицией почувствовал, куда клонится мысль Савинова, ответил довольно недружелюбно:

- Мы всегда должны быть готовы отразить любое вторжение, независимо от того, что это будет - война, провокация, пограничный конфликт, - все равно.

Савинов промолчал. На том и расстались.

До того как прийти к сестрам Шнитько, Савинов выяснил, что день рождения Марьяны прошел еще три месяца назад, и, следовательно, субботнюю вечеринку она придумала исключительно ради встречи с ним. Это еще сильнее подогревало в нем любопытство, порождало уйму различных догадок и предположений, среди которых он отдавал предпочтение той, которая гласила, что Марьяна - ни больше ни меньше как агент немецкой разведки, разоблачить и обезвредить которого было давнишней мечтой Савинова. Все это естественно: охотник ставит капканы на зверя и часто видит во сне бьющихся в капканах лис и бурундуков. Пограничник мечтает задержать нарушителя, и не какого-нибудь безобидного перебежчика, а именно вооруженного матерого шпиона. Контрразведчик мечтает разоблачить вражеского агента.

А между тем гитлеровская разведка вовсе не дремала. Ее агентура работала, что называется, не покладая рук, особенно в пограничной полосе. Готовясь к скорому нападению на Советский Союз, фашистская разведка собирала самые подробные сведения о дислокации, вооружении, боеготовности советских частей, особенно тех, с которыми предстояло вести бой в первый день войны. В секретных сейфах немецких штабов хранились довольно подробные данные: где какая наша часть размещена, ее состав и вооружение, командный состав, даже привычки командиров, адреса их квартир, время, когда они выходят из дому, по какой дороге следуют в штаб. Все это гитлеровцам нужно было на случай войны: они готовили на нашей земле свою пятую колонну, которая по сигналу из-за рубежа в самое трудное критическое время первых боев должна была вонзить нож в спину сражающимся советским войскам.

Нельзя сказать, чтобы в те тревожные предвоенные годы мы были беспечны. О бдительности кричали лозунги, плакаты, заголовки газет, радиорепродукторы, лекторы и докладчики, кинофильмы и книги. О вражеской агентуре говорили много, пожалуй, слишком много. Все хорошо в меру. Но даже самое отличное лекарство, если его давать людям "лошадиными" дозами, принесет только вред. Чрезмерная бдительность порой порождала излишнюю подозрительность, недоверие к людям. В субботу вечером, как и было условлено, Савинов пришел в дом к сестрам Шнитько вместе с Емельяном Глебовым. Подарил "имениннице" стеклянную вазу и бутылку шампанского. Опять на круглом столе в гостиной стояла бутылка сухого вина и графин водки, опять пел патефон "про муки ревности, про жгучую любовь". Внешне как будто все было так, как в прошлое воскресенье, но не было уже той взволнованной теплоты и естественности, доверчивой непринужденности. Чрезмерная внимательность сестер к Савинову, которого, оказывается, звали Александром, слишком заметное усердие Марьяны раздражали Емельяна. Это не была ревность - просто он не мог понять, чем Савинов заслужил такое особое внимание. Глебов почему-то думал, что Савинов будет вести себя сдержанно, настороженно, так сказать, "в рамках" своей профессии. Но, к удивлению, Александр Савинов много пил, заставлял пить других, ел, смеялся, шутил, танцевал и даже запел неожиданно красивым голосом "Славное море - священный Байкал". Матовая бледность исчезла с его лица, уступив хмельному румянцу. Емельян, напротив, пил меньше, чем в прошлый раз, учиться танцевать и не пытался, но когда Савинов запел - подтянул: он любил песню, обладал хорошим слухом и приятным тенором. Он чувствовал себя почти трезвым и сразу заметил, как сильно опьянели Савинов и Марьяна. Он видел, как, не стесняясь ни сестры, ни Емельяна, развязно до неприличия льнет захмелевшая Марьяна к Савинову, так, что даже Савинов, кажется, несколько смущен ее неумеренным, необузданным пылом и пробует немножко охладить его. Еще не было и двенадцати часов, когда Марьяна закрыла патефон, погасила большой верхний свет в гостиной - осталась гореть настольная лампа, - возбужденная и усталая, предложила:

- Давайте, мальчики, будем ложиться спать.

- Правильно, - небрежно кивнул довольный таким предложением Савинов, и Емельян понял, что контрразведчик остается ночевать здесь. Когда Марьяна на минуту вышла в свою спальню за постельным бельем, чтобы постелить Савинову на диване, а Галя в это время была в кухне, Савинов шепнул Емельяну:

- Я остаюсь ночевать. - И потом добавил: - Кажется, Бальзак сказал, что женщины не любят, когда у них вымаливают взаимность.

И только тут Емельян понял, что его товарищ совершенно трезв, что роль пьяного он очень ловко играет. А когда вернулась Марьяна и стала стелить гостю постель, Емельян увидел, что и она трезва и тоже играет пьяную, влюбленную, развязную.

- Ну что ж, спать так спать, - сказал Емельян и ушел в свою комнату, куда тотчас же пришла Галя, как всегда, показала только голову из-за портьеры, спросила мягким, тихим голоском:

- Можно?

Емельян всегда радовался ее приходу, он ждал ее взволнованно и нетерпеливо. Он вышел к ней навстречу, взял ее за руки, посмотрел в глаза и вдруг увидел, что Галя чем-то обеспокоена и пытается всячески скрыть тревогу и волнение. "Чем?" - хотелось спросить, но что-то подсознательное удерживало его от такого вопроса.

- Галочка, - тихо сказал он, позволяя себе несказанную радость произносить ее имя.

- А-а? - почти машинально отозвалась она.

- Га-лоч-ка-а… - прошептал он проникновенно и крепче сжал ее руки.

- Что-о? - в тон ему ответила Галя и заулыбалась, глаза ее зацвели радугой. И вдруг совсем неожиданно: - Как ты думаешь, пьян Савинов или притворяется?

Зачем ей это? Неужели это имеет какое-то отношение к ее так старательно скрываемой тревоге? Сказать правду - значило бы раскрыть какую-то тайну, выдать Савинова. Емельян ответил уклончиво:

- Он много пил.

- А как ты думаешь, Марьяна ему нравится?

- Возможно.

- А у него есть семья? - уже второй раз слышит Емельян этот вопрос и отвечает искренне:

- Не знаю.

- Тогда спи. Спокойной ночи. - Она быстро поцеловала его в губы.

Это был первый поцелуй в жизни Емельяна Глебова.

Ошеломленный неожиданным, растерянный и подожженный, он машинально коснулся рукой своих еще горящих, вздрагивающих губ, точно хотел проверить, не остался ли на них поцелуй девушки, и только теперь сообразил, что Галя упорхнула, что ее уже нет и не будет до самого утра.