Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Когда снова вышли на дорогу, Емельян спросил:

- Ваня, ты не разучился ездить в седле?

- Думаю, нет. А что такое?

- Садись на мою Бурю, она кобылица надежная, зря не обидит. И вместе с коноводом скачи к себе в лагерь.

- Ну вот еще, - запротестовал было Титов.

- Да ты не спеши, выслушай меня. - И, посмотрев Ивану в глаза, откровенно пояснил: - Передашь с бойцом фотографию Жени.

"Не терпится? Почему такая спешка?" - хотел было спросить Титов, но воздержался, все понял. Сказал только:

- Хорошо. Ну что ж, тогда - прощай. - И протянул другу крепкую руку.

- Зачем - прощай, до свидания.

- Да, именно до свидания. Заезжай, не забывай. И лучше всего в воскресенье.

- Заеду. Только не завтра.

Могучие серебристые тополя выходили за околицу села и лениво роняли белый пух. Легкие, почти невесомые хлопья медленно кружились в жарком воздухе, прежде чем лечь мягким голубым покрывалом на зеленую землю. Странное испытывал чувство Емельян: сложное, пестрое. Красота земли, которую он чувствовал и понимал вообще, сегодня как-то по-особому взволновала его и растрогала. Не детство, как прежде, она воскрешала в памяти сердца, а рождала преклонение и восторг перед величием природы, жажду жизни, страстное желание разделить полную чашу радости с самым близким другом, с любимой, которой еще не было. Все чаще и чаще он думал о сестре Ивана Титова и очень огорчился, когда узнал, что Иван так и не виделся с Женей и привета ей не передал.

Взять фотографию можно было и после, в другой раз, но ему вдруг захотелось иметь ее именно сейчас, на это толкала какая-то подсознательная тревога, беспокойная мысль о том, что в другой раз, может, будет поздно. Вчерашний разговор с начальником погранотряда, казалось, успокоил его и обрадовал, но радость эта и успокоение не были ни полными, ни продолжительными. Психологи говорят: чтобы обрести душевный покой, нужно мысленно, последовательно анализируя шаг за шагом все свои поступки, докопаться до причины, породившей тревогу. Емельяну не нужно было долго рыться в памяти, причины своего волнения он хорошо знал: на днях может произойти нападение немцев. С сегодняшнего вечера застава будет находиться, в сущности, на фронтовом положении. Надо было спешить на заставу.

Заставская баня - гордость Демьяна Полторошапки: он ее оборудовал, он над ней шефствует. Топят ее сухими еловыми дровами: от них легкий, приятный пар, такой бодрящий, обновляющий весь организм. Баню любят все пограничники заставы, банного дня ждут так же, как и выходного. Какое это блаженство - забраться на полок, поставив рядом с собой шайку холодной воды, и в горячем, пахнущем смолой и вениками пару хлестать липким березовым листом натруженное тело, гонять по нему кровь и, когда от жары становится уж невтерпеж, окунать лицо и голову в холодную воду. А когда входят в азарт самые ярые парильщики Демьян Полторошапка и Василий Ефремов, когда только и слышны поочередно их голоса: "А ну еще поддай маленькую!", "Плесни еще литровку!" - парная превращается в пекло, в котором, кажется, уж нечем дышать и волосы трещат от жары, и тогда все вылетают из парной, кроме двоих чемпионов-соперников. А те, свободно разлегшись на верхней полке, нещадно хлещут себя увесистыми вениками, только слышатся ядреные шлепки да довольное покряхтывание.

А в "мыльной" стоит гомон и шум, смех и остроты. И кажется, нет на свете более подходящего места для разговоров на любые темы, чем баня. Чего тут только не вспомнят - были и небылицы, анекдоты и самые интимные приключения. Об одном тут избегают говорить - о том, что лежит тревожным комом на сердце у каждого, - о войне. Это слишком серьезно, это очень тяжело, от этого хотят всячески уйти. В бане над любым можно подтрунить, тут все одинаковые в чине, вернее, все без чинов, и команда "Смирно!" здесь не подается. И стоит только одному кому-нибудь завладеть какой-то темой, как пойдут на нее нанизывать случай за случаем. И каждый начинает почти с одинаковой фразы: "А у нас…" О следопытах станут говорить - пожалуйста, уже слышен из угла бодрый голосок сержанта Колоды:

- Тоже мне Шерлок Холмс! Вот у нас был случай. Утром вышел сосед в свой сад и видит: под каждой яблоней отжатые яблоки, все равно что их через мясорубку пропустили. Что такое - ума не приложит: воры - не воры, черти - не черти. Если воры, то набрали бы яблок и ушли. А тут сняли яблоки и через мясорубку пропустили. Зачем? Позвали местного Шерлока Холмса. Тот смотрел-смотрел, думал-думал, так ничего толкового придумать и не мог. На другую ночь такая же история в другом саду. Всполошились мужики. Засели ночью в садах сторожить. И вот один видит: входит в сад огромадный лось и - прямо к яблоне. Берет яблоко, прожует его, выжмет сок, а эту самую жмыху выплюнет. Вот, оказывается, чьи это проделки были. Попробуй догадайся.

- Ну-у, новость открыл, - протянул повар Матвеев. - Такое и лошади делают. Вся скотина любит фруктовые соки.

- Я думаю, что и ты не откажешься от фруктовых соков, хотя, конечно, из скромности не причисляешь себя к скотине, - ехидно заметил Леон Федин.

- Не обижайте Матвеева, - отозвался Поповин. - Ему еще за поросенка придется расплачиваться.

- Поросенок вернется, никуда не денется, - сказал Колода. - Нагуляет жиру пудов на десять и сам придет. Скажет - нате, бейте меня, режьте меня, ешьте меня.

- Не придет - охотиться за дикими будем.

- Уж лучше на тигра, чем на дикого кабана, - сказал Шаромпокатилов. - У нас вот так одни охотились, отбили от стада вожака пудов на восемнадцать - двадцать. Честное слово, не вру - на двадцать пудов потянул. Подстрелили его, так он, раненый, как бросится на них - охотников трое было, - они врассыпную да по-кошачьи на деревья полезли спасаться. Один повис на суку, ноги болтаются. Кабан как хватит за сапог, так и отгрыз вместе с каблуком кусок пятки. А потом давай дерево грызть. Тот видит - конец, перегрызет дерево. Крик поднял, выручайте, говорит, спасайте, стреляйте! Тогда товарищ его опомнился да из ружья как даст дуплетом. Прямо в передние ноги кабану. Перебил обе ноги. Так он, вы представляете - силища какая, с перебитыми ногами на костях еще с километр бежал. В горячке. Потом пристрелили в голову. А в тело стрелять бесполезно. Из пушки только пробьешь. Кожа - как броня. А под ней в ладонь сало. Страшный зверь.

Но охотников на заставе не было, и потому охотничьи рассказы не являлись гвоздем банного репертуара, чрезвычайно пестрого по своей тематике.

Поповину тоже хотелось рассказать что-нибудь веселое, забавное, но запас анекдотов, которому, казалось, дна нет, кончился. Ефим видел, что от него пограничники уже и не ждут никаких побасенок, что авторитет его падает в глазах товарищей, популярность анекдотчика и балагура меркнет. А ему так хотелось быть всегда на виду, и теперь он торопливо рылся в памяти, пытаясь вспомнить что-нибудь новое, нерассказанное, чем можно было бы посмешить ребят. Но в памяти было пусто. И тогда он решился на крайность.