Иван Шевцов - Во имя отца и сына

- Мне так передали, - недоуменно пожала плечами Стелла Борисовна и добавила: - А вообще об этом до сих пор с возмущением говорят и в Доме литераторов, и в агентстве печати.

Прошло не так много времени, и однажды Стелла Борисовна ошарашила мужа еще одной сенсацией, связанной с именем Глебова. Она случайно встретила Светлану Гризул, и та рассказала ей о чепе на заводе "Богатырь". Оказывается, небезызвестный Емельян Глебов под видом открытого партийного собрания устроил вечер вопросов и ответов.

- Можешь представить, какие там были вопросики, - говорила Стелла Борисовна язвительным тоном. - И он, конечно, отвечал.

На этот раз Игорь Поликарпович отнесся с недоверием к сообщению жены и звонить никуда не стал, решив завтра все выяснить без нервозности, спокойно и обстоятельно. Но именно на другой день и была получена в райкоме анонимка, подтверждающая сообщение Стеллы Борисовны. Собственно, под письмом стояла подпись: "Группа рабочих" - и дальше несколько неразборчивых каракулей. Игорю Поликарповичу опять нездоровилось. Вспомнив сообщение жены, он поинтересовался собранием на "Богатыре", и, естественно, его тут же ознакомили с "тепленькой", только что полученной анонимкой. Расстроенный острой головной болью, Чернов принял анонимку за подлинное письмо рабочих и, конечно, вскипел. Приказал инструктору поехать на завод, все выяснить и доложить.

Актив начался в девять утра. Присутствие на нем одного из секретарей горкома партии, по мнению Глебова, свидетельствовало о серьезности вопроса. Выступал Чернов. Доклад был посредственный, без особой остроты и каких-либо открытий.

В перерыв к Глебову подошел помощник Чернова и передал, что Игорь Поликарпович просит задержаться после актива. "Будет разнос", - сокрушенно подумал Емельян, пытаясь собраться с мыслями. Он не находил за собой никакой вины: собрание прошло нормально. Записки? Что ж, записки всегда идут из зала и в президиум и к докладчику. Правда, некоторые товарищи предпочитают не отвечать на острые вопросы. Емельян же считал, что это нечестно и дает основания любому демагогу говорить: "А-а, в молчанку играете! Не то время. Надо отвечать". Когда председательствующий предоставил в прениях первое слово Гризулу, Емельян был несколько удивлен, хотя вообще-то райкомовская трибуна давно "обжита" Николаем Григорьевичем, здесь он свой человек. Но Глебов не предполагал, что Гризул будет выступать на активе.

Николай Григорьевич был одет в темно-серый костюм, совсем еще новый, сшитый первоклассным портным (работа вдвое дороже материала), и в серую рубашку без галстука. Он спокойно вышел на трибуну, выдержал паузу. Каждый жест, каждое движение, которыми сопровождались слова, были точно рассчитаны и хорошо продуманы. Гризул держался с достоинством, но не рисовался, как у себя на заводе, ничем не подчеркивал своего превосходства. Он хорошо знал: здесь не любят кривляк и мастеров дешевых эффектов. Эрудицией, широким кругозором, какой-нибудь неожиданной новинкой хотел покорить своих слушателей главный инженер завода "Богатырь". Он рассказывал о работе зарубежных фирм: Соединенных Штатов, Англии, Австрии, Японии, где ему приходилось бывать.

- Недавно у нас на парткоме, - говорил Николай Григорьевич, - зашел разговор о качестве продукции. Некоторые товарищи высказали мнение о необходимости возрождения на наших предприятиях так называемого умельства. Дескать, умельцы решат вопрос качества. Я знаю, такое мнение бытует не только на нашем предприятии. Лично я считаю эту "идею", если можно так выразиться, очень уязвимой, оторванной от жизни, старомодной. В самом деле, товарищи, при современном уровне техники, при поточных линиях, при автоматике смешно и наивно делать ставку на рабочих-ювелиров, умельцев, ссылаясь при этом на дореволюционный опыт, на практику дедов и прадедов.

"Странное дело, - думал Емельян, - на парткоме об умельцах, о повышении квалификации рабочих, о мастерстве говорил старик Лугов дельно и толково. Все его поддержали. Почему же Гризул там не возразил? Или считал, что слушатели не доросли до его идей, не смогут оценить, не стал метать бисера…" Да, Гризул шаг за шагом все глубже открывался перед Глебовым и уже, как и Маринин, просматривался насквозь.

Оперируя фактами, Николай Григорьевич уверенно утверждал, глубокомысленно хмурясь и сверкая в зал стеклами очков:

- В капиталистическом мире качество создает конкуренция. Покупатель берет товар лучшего качества. Производитель товара низкого качества вылетает в трубу. У нас же, как вы знаете, производители, выпускающие плохой, некачественный товар, лично никакого материального ущерба не несут - ни руководители предприятий, ни рядовые рабочие. Там фабрикант требует от своих инженеров, от рабочих высокого качества. Он бьет заработком. Наконец, выгоняет на улицу инженера или рабочего, не сумевших дать высококачественную продукцию. А вы знаете, что такое потерять место в странах, где есть безработица. Это настоящая трагедия. У нас же перейти с одного завода на другой ничего не стоит. "Без работы не буду", - так говорят наши рабочие. Отсюда и нарушения трудовой дисциплины: прогулы, опоздания, пьянство.

Николай Григорьевич сделал паузу, посмотрел на часы, виновато улыбнулся председательствующему:

- Мое время, кажется, истекает. Я заканчиваю. Вопрос, который мы сегодня обсуждаем, чрезвычайно важный и своевременный. И я думаю, я уверен, что он будет решен. Для этого, на мой взгляд, необходимо: во-первых, дисциплина на производстве - надо установить самую что ни на есть железную, военную дисциплину; и, во-вторых, очевидно, настало время подумать нам о фирмах. Поставить зарплату в зависимость от реализованной продукции. И вообще, нужно предоставить больше самостоятельности руководителям предприятий. В Риме мне пришлось разговаривать с доктором Фишем. Это крупнейший специалист по вопросам экономики. Он высказал много интересных мыслей, которые они собираются осуществить в ближайшем будущем. По-моему, они готовят весьма перспективный эксперимент, из которого и мы могли бы кое-что позаимствовать. Конечно, разумное.

Он сделал легкий поклон в сторону зала и сошел с трибуны. Размышляя над выступлением Гризула, слушая речи других ораторов, Глебов решил тоже выступить и послал в президиум записку с просьбой дать ему слово. Он проследил весь путь своей записки, видел, как поморщился Чернов и, прочитав ее, не сделал никакой пометки в списке выступающих. "Значит, не хочет давать мне слова", - определил Глебов. Это уже было нарушением партийной демократии.

Во время следующего перерыва Емельян подошел к Чернову, который вместе с секретарем горкома разговаривал с группой участников совещания. На приветствие Глебова Чернов едва кивнул, смерив его недовольным взглядом.