Иван Шевцов - Во имя отца и сына

- Что-нибудь стряслось, Иван Иванович?

Петров тупо взглянул на бутылку, засопел, раздувая ноздри, и сказал вместо ответа:

- Значит, через три дня ты в Италии. Мм-да-а… Можно позавидовать.

Проницательный Гризул понимал, что за этой фразой кроется нечто другое, более значительное и серьезное. Николай Григорьевич не только никогда не любил, но даже не питал уважения к Петрову, хотя внешне оказывал ему всяческое внимание и вполне искренне желал успехов, так как от этого зависело процветание самого Гризула. Конечно, и этой предстоящей поездкой в Италию Гризул обязан не кому-нибудь, а именно Петрову, который как бы лишний раз напомнил об этом Николаю Григорьевичу.

- Что-нибудь серьезное? - обеспокоенно переспросил Гризул.

- Беда, Коля…

- На работе, дома?

- И на работе, и дома. Беда, как ты знаешь, не ходит в одиночку. - Он взял бутылку и наполнил стопки. - Ты мне о Глебове сейчас рассказывал, а у меня на душе кошки скребли. Понимаешь? Все прахом… Придется распрощаться с министерством.

- А нельзя ли все-таки что-то предпринять? Неужели все так серьезно?

- Пытаемся, - безнадежно отозвался Петров. - Алексея Ивановича подключили. Да вряд ли поможет. Партгосконтроль вмешался. Это, скажу тебе, не очень симпатичное учреждение. Сейчас важно другое: кто займет мое место?

Еще бы, Николай Григорьевич великолепно понимал это, поэтому спросил, стараясь не выдать тревоги. (Ибо что такое Петров без должности? Все равно что рыба в океане: не имеет цены.)

- А кого же намечают?

Петров выпил водку и впервые пристально посмотрел на Гризула:

- Тебя, Коля. Надеюсь, ты тогда и мне местечко найдешь?

- О чем речь, Иван Иванович! Была бы шея - хомут найдется! - с готовностью сказал Гризул и про себя подумал: "Только вот спину тереть больше я тебе не буду. И сегодня напрасно… Теперь ты мне будешь. А? Понял? Теперь ты мне! Вот она, фортуна. Хоть комедию пиши. А что, чем не сюжетец? Пожалуй, подарю Максу, он быстро сварганит пьеску". Вслух же спросил:

- Ну а дома?

- С Беллой мы, кажется, расходимся

- Чья инициатива?

- Ее.

- У нее кто-то есть? - не очень деликатно поинтересовался Гризул, словно от этого зависело какое-то решение.

- Не все ли равно: нет - так будет.

Беллочка Петрова, в девичестве Солодовникова, после того как ее родителей убили фашисты осенью сорок первого года, осталась сиротой и была спасена матерью Глебова; за это гитлеровцы расстреляли его мать. Сейчас Белла, тридцатилетняя красавица, давно разочаровавшаяся в своем супруге, звонила по телефону Матвею Златову в мастерскую Климова:

- Матвей, это ты? Воздай мне хвалу в поэзии или хотя бы в презренной прозе: раздобыла для тебя книгу Радхакришнана, а это мне чего-то да стоило.

- Зачем в поэзии и прозе? - наигранно отвечал Матвей Златов. - Ты достойна бессмертного мрамора. Но пока что я не вижу среди наших скульпторов гения, который мог бы изваять тебя, Нефертити двадцатого века… Когда ты мне можешь вручить Радхакришнана?

- Да хоть сейчас: книга у меня.

- Ты где?

- Недалеко от вас.

- Так ты, может, зашла бы в мастерскую?

- А удобно ли?

- Почему бы нет? Мы тебя не съедим и не сглазим.

- Ну, хорошо.

И через четверть часа она была в мастерской. Ее встретил сам Петр Васильевич Климов. Матвей где-то замешкался и не вышел на звонок. Сняв обезьянью шубку, Белла вошла в кабинет, как входят в дом близких друзей. Вошла и обворожила хозяина. Петр Васильевич остановился посредине кабинета и замер от восторга. Как восхищенный провинциал, смотрел он на нее карими, широко раскрытыми глазами. Это смутило даже такую бывалую молодую даму, как Белла Петрова. Чтобы прервать неловкое молчание, Климов сказал:

- А Матвей был прав: вы действительно достойны мрамора. Страшно, но я бы рискнул… - Не сводя с Беллы профессионального взгляда художника, говорил, будто рассуждал вслух: - Характер дай боже! Вы меня извините, люблю людей с характером. Теперь это редкость. А может, и не только теперь. Пожалуй, в прошлом еще больше было безвольных людей.

Затем он взял из ее рук книгу Радхакришнана и заметил с нескрываемой завистью:

- Матвею повезло… Где бы мне достать? Нет ли там еще одного экземпляра?

Белла обменялась с вошедшим Златовым взглядом, сказала решительно:

- Хорошо, я Матвею достану еще. А этот экземпляр преподнесу вам, Петр Васильевич. Я люблю людей сильных и непосредственных.

Так Белла Петрова вошла в дом Климова, чтобы затем войти в жизнь самого Петра Васильевича.

В большой город весна приходит раньше, чем в села, но, как это ни странно, приход ее горожане замечают гораздо позже, чем деревенские жители. Деревня видит и слышит звонкую мартовскую капель, прилет грачей, первые ручьи, утренние заморозки и бурный ледоход. Весна в деревне длительна, разнообразна и щедра.

Большой город не слышит грачиного галдежа и свиста скворца, не чувствует и того неповторимого запаха весны, настоенного на клейких почках, в котором смешаны ароматы прелой земли, талых вод, первых туманов, который волнует и пьянит разум сильнее всякого вина. Когда на бульварах, во дворах и на улицах, омытых дождями, приубранных дворниками, зазеленеет первая травка, а тополя и ясени беззвучно распустят молоденькие веселые листочки, горожанин знает: пришла весна, по-настоящему и всерьез.

Весна - пора обновления. Обновляется природа. Обновляются люди.

В облике вернувшегося из Италии Николая Григорьевича Гризула было что-то новое, необычное. Не только крепкий южный загар кричал об обновлении главного инженера завода. Нет, он весь стал каким-то свежим, помолодевшим. Прибавилось самоуверенности и окрыленности. С директором Гризул разговаривал важно, независимо. Глебова игнорировал. Все это было для многотысячного коллектива "Богатыря" настоящей загадкой.

Но люди не могут долго пребывать в неведении. Тем более что с древних времен существует довольно удобное для таких случаев понятие, как "гипотеза". И вскоре по заводу прошли слухи, что Гризул уходит: то ли в министерство, то ли куда-то еще, уходит с повышением. Это точно. Николай Григорьевич не подтверждал и не опровергал слухов, лишь многозначительно улыбался.

Маринин же ушел с завода внезапно, без предварительной психологической подготовки. Ушел работать на телевидение. Там иные масштабы. Аудитория - не сравнить с заводским Домом культуры. Есть где развернуться "донору духа". По этому поводу Посадов заметил Глебову:

- Продаю телевизор. Теперь он мне ни к чему, коль дело до Маринина дошло. Этот "донор" будет ежедневно вливать тот еще душок…

- Вам-то что, - отозвался Глебов. - А вот у меня дети. И я не желаю вручать их воспитание Маринину…