Журнал «Юность» - Журнал `Юность`, 1973-2

Вскоре после войны в беседе со студентами Литературного института имени Горького, рассказывая о том, как в Сталинграде людям приходилось преодолевать «чувство непреходящей опасности и непреходящего напряжения», Симонов заметил: «Я там особенно ясно почувствовал, что быт, человеческая занятость, которая остается в любых условиях боев, играют громадную роль в стойкости человеческой».

«Стойкость…» Вот наконец слово, с которого и должен начинаться анализ повести «Дни и ночи». Сталинградская стойкость…

Коренной перелом в ходе войны, который знаменовала собой сталинградская битва, в сознании Симонова связан прежде всего с могучей силой духа, которая затем сделала само слово «сталинградский» превосходной степенью к понятиям «стойкость», «упорство», «мужество». В предпоследней главе повести писатель словно подводит итог тому, о чём рассказывает в книге, «расшифровывая» содержание слова «сталинградцы»: «То, что они делали сейчас, и то, что им предстояло делать дальше, было уже не только героизмом. У людей, защищавших Сталинград, образовалась некая постоянная сила сопротивления, сложившаяся как следствие самых разных причин — и того, что чем дальше, тем невозможнее было куда бы то ни было отступать, и того, что отступить значило тут же бесцельно погибнуть при этом отступлении, и того, что близость врага и почти равная для всех опасность создавала если не привычку к ней, то чувство неизбежности ее, и того, что все они, стесненные на маленьком клочке земли, знали здесь друг друга со всеми достоинствами и недостатками гораздо ближе, чем где бы то ни было в другом месте. Все эти, вместе взятые, обстоятельства постепенно создали ту упрямую силу, имя которой было «сталинградцы», причем весь грозный смысл этого слова другие поняли раньше, чем они сами».

А. И. Родимцев вспоминает: «…Мы чувствовали, что в конце октября в поединок вступила не только сила огня и металла, но и сила воли, стойкость нервов, жизнеспособность убеждениц, взглядов или то, что мы называем идеологией». В. И. Чуйков писал: «Сейчас, когда нас отделяет от этих событий четверть века, вдумываясь, вспоминая, что пришлось пережить, я считаю, что выражу мнение большинства участников сталинградского сражения, если скажу, что не столько оружие, сколько сам советский воин, воодушевленный своим народом, родной партией, понявший, что дальше отступать некуда, был основным фактором успеха всемирно известной ныне Сталинградской обороны». И, придя в Сталинграде к выводу о необходимости «серьезного пересмотра тактики наших подразделений в условиях уличного боя», В. И. Чуйков исходил из того, что наш солдат может действовать самостоятельно в самых сложных условиях — так велика его сознательность и воля к победе: «В уличном бою солдат порой сам себе генерал. Надо дать ему только правильное направление и облечь его, если можно так сказать, генеральским доверием». На это обратил внимание и Василий Гроссман. Среди записей, сделанных им в Сталинграде, есть и такая: «…Гранатный бой, бой за этаж, бой за ступеньки, за коридоры, за метры комнат (вершки, как версты, человек — полк, каждый себе штаб, связь, огонь)».

И, если иметь в виду все эти особенности Сталинградской обороны, станет ясно, что пафос повести «Дни и ночи», ее художественная структура, внутренняя динамика определяются одной целью — раскрыть духовный фундамент сталинградской победы.

Если внимательно прочитать начало повести «Дни и ночи», бросится в глаза, что автор в первых двух главах нарушает последовательность повествования.

Естественно было бы начать книгу рассказом о том, что делается в Сталинграде, куда предписано отправиться дивизии, в которой служит Сабуров. Но об этом читатель узнает лишь во второй главе. А в первой изображена выгрузка батальона Сабурова из эшелона, прибывшего на станцию Эльтон.

Во второй главе писатель показывает, с каким волнением и тревогой в штабе армии ожидают дивизию Проценко: она должна хоть как-то выправить создавшееся в центре города критическое положение. Но читатель из первой главы уже знает, что дивизия выгрузилась из эшелонов, движется к переправе и будет в Сталинграде своевременно. Симонов отказывается от возможности драматизировать повествование, потому что прежде всего — такова его главная художественная задача — ему необходимо раскрыть то исходное душевное состояние, с которым вступали в бой за Сталинград.

Именно поэтому он и начал повесть описанием выгрузки батальона Сабурова на станции Эльтон. Степь, пыль, белая полоска мертвого соляного озера, захолустная железнодорожная ветка — «все это, вместе взятое, казалось краем света». И это чувство страшного последнего предела, края света, было одним из слагаемых, которые вобрал в себя знаменитый лозунг защитников Сталинграда: «За Волгой для нас земли нет!» И Сабуров, с тоской глядящий на бесконечную, выжженную солнцем степь вокруг Эльтона и слушающий рассказ местной жительницы о том, как после немецких бомбежек горел Сталинград, почувствовал, что здесь можно или победить, или погибнуть — третьего не дано. «А женщина всё говорила и говорила о своих несчастьях, и, хотя слова её были привычными, у Сабурова защемило сердце. Прежде уходили из города в город, из Харькова в Валуйки, из Валуек в Россошь, из Россоши в Богучар, и так же плакали женщины, и так же он слушал их со смешанным чувством стыда и усталости.

Но здесь была заволжская голая степь, край света, и в словах женщины звучал уже не упрек, а отчаякие, и уже некуда было дальше уходить по этой степи, где на многие версты не оставалось ни городов, ни рек — ничего… Сейчас, в Эльтоне, он вдруг почувствовал, что именно здесь и лежит тот предел, за который уже нельзя переступить».

И эта решимость умереть, но не отступить уже была первым залогом победы. «Ему было очень тяжело в эту минуту, — говорится о Сабурове, — но, вспомнив страшное расстояние, отделявшее его теперь от границы, он подумал не о том, как шёл сюда, а именно о том, как ему придется идти обратно»!

А мать героини повести Ани Клименко — та женщина, что рассказывала, как горел Сталинград. — заглядывала еще дальше:

«Вытерев слезы концом платка, женщина обвела долгим вопросительным взглядом всех слушавших её и сказала задумчиво и убежденно:

— Денег-то сколько, трудов сколько!

— Чего трудов? — спросил кто-то, не поняв смысла ее слов.

— Обратно построить все, — г просто сказала женщина».

Весь первый этап боев, который проводит батальон Сабурова, переправившись в Сталинград, атаковав с ходу противника и заняв оборону, связан с тем душевным состоянием, которое возникло у Сабурова в Эльтоне. Не навязчиво, но вполне определенно автор подчеркивает это. В подвале дома, превратившегося в развалины, которые обороняет батальон Сабурова, бойцы обнаруживают женщину с детьми. Она не ушла за Волгу, потому что детям не выдержать этот путь, — ей, как солдатам, защищающим дом, некуда и невозможно уходить. «Снесла сюда все, что было. Может, на месяц, может, на два хватит, а там, может, вы немца отобьете. А если идти — помрут», — говорит спокойно женщина, и в том, что она говорила, звучал не упрек, а отчаяние. И этот разговор лишь укрепил чувство, которое возникло у Сабурова тогда, во время выгрузки из эшелона.