Георгий Березко - Необыкновенные москвичи

В зале кое-где засмеялись, а Глеб умолк, и, казалось, насовсем.

— И мы вправе спросить вас, Голованов. — Обвинитель опять сел. — Почему вы не выполняете своего трудового долга? Отвечайте честно, только честно! Почему вы не пошли на завод, на стройку, если с учебой у вас не получилось?

— Вы же знаете: я был на стройке, — устало сказал Глеб; он, казалось, выдохся уже и не сопротивлялся.

— Там у вас тоже не получилось?.. Или как?.. — спросил обвинитель. — Погнали вас со стройки? Говорите, Голованов, не тяните, это бесполезно.

В молчании прошла еще одна бесконечная минута... «Говори же, скажи, что это все не так...» — мысленно взывала Даша к Глебу. Но она и сама растерялась: все было и не так и так, — их планы активной обороны оказались неосуществимыми, не пригодились. А этот кипевший гневом, старик прокурор неутомимо и логично — вот что было непостижимо! — по-своему логично выдвигал одно обвинение за другим, изматывая Глеба. И Даше захотелось попросту крикнуть: «Да отпустите вы его, что вы от него хотите?!»

В публике тот же неизвестный весельчак громко объявил:

— Раздели мальчика, голенький стоит.

И Глеб обернулся в зал — на мгновение Даша увидела его потное, серое и словно бы ослепшее лицо: он никого, наверно, не смог разглядеть.

— Итак, почему вы отлынивали от работы, Голованов? — Никуда нельзя было уйти от этого пронзительного, трескучего голоса. — Вас неоднократно предупреждали. В деле есть ваши расписки в том, что вам делались предупреждения. Почему вы не работали?

— Но я работал, — очень тихо сказал Глеб.

— Строчили стишки?

— Да, стишки... — повторил Глеб.

— Садитесь, Голованов! — вмешался председатель суда. — Успокойтесь — у вас здесь нет врагов. И послушаем других свидетелей... если не возражаете, Андрей Христофорович?!

В душе Даши шевельнулась благодарность, — председатель давал Глебу передышку.

К сцене вышел и остановился у ступенек новый свидетель — в заношенной, красноватой от пятен ржавчины куртке, в запыленных сандалиях; на ходу он почесывал высоко подстриженный, бледный затылок.

— Здравствуйте, Виноградов! — Председатель кивнул ему. — Поднимайтесь-ка сюда, к нам.

— Здравия желаю, Иван Евменьевич! — открыто и радостно поздоровался новый свидетель. — Поправились — это замечательно! Болеть — это последнее дело. И вам, Антонина Николаевна, — наше почтение! Спасибо за наших детей, что учите их.

Последние слова относились к третьему члену суда — миловидной женщине в батистовой белой кофточке с черным узеньким бантиком на воротничке. Она покраснела и покачала укоризненно головой.

— Рассказывайте, — сказал председатель. — Вы знаете Голованова Глеба, давно знаете?

И свидетель, которого звали Виноградовым, так же радостно, со смешком, стал отвечать, полный благодушной готовности... Слесарь ЖЭКа Виноградов пришел на суд прямо с работы, хорошо сегодня, чисто, со вкусом выполненной; его только что в квартире у достойных людей, где он ставил новые батареи отопления, попотчевали в знак благодарности чаркой, и он находился в том прекрасном согласии с самим собой и со всем миром, которое, в свою очередь, подобно благодарности.

— Голованова?.. Глеба Голованова, из двадцать второй? Отлично знаю, приходилось бывать. Грамотный вроде парень, ничего. — Он повел добрым взглядом и на Голованова. — Я его еще пацаном знал — в котельную к нам прибегал, — чистенький такой, вежливый, в кепочке, — это при родителях еще, — серьезный... В конторе говорили — он стихи теперь составляет. Но чего не знаю, того не ведаю.

— Зачем же говорите, если не знаете? — звонко раздалось в зале, и Даша узнала по голосу одну из своих подруг.

Виноградов недоуменно уставился в зал, и она увидела, что у него славное крестьянское лицо и что со своей бородой-лопаточкой и с торчащими в стороны усами он похож на знаменитого академика Павлова, но Павлова еще не очень старого и не сурового.

— Дак когда ж мне читать? — поразился он. — Крутишься с утра до вечера.. Теперь вот всю отопительную систему ремонтируем — капитально. Ну, а к вечеру доберешься до квартиры — ребятишки телевизор смотрят, тоже присядешь.

— А ты, дядь Петь, не тушуйся, режь по совести! — послышалось сзади Даши.

— Для чего тушеваться!..

Виноградов достал из кармашка на груди бумажный листок, развернул, затем потянулся к другому кармашку, пошарил там, похлопал...

— Очки забыл на работе, в тридцать пятой, — объявил он. — Эх, незадача!

Отставив далеко от глаз листок, он принялся медленно разбирать написанное.

— «Я выступаю на суде... как член коллектива. И хочу сказать, что образ жизни гражданина Голованова нас не удовлетворяет. Человека создает труд... — Он вздохнул, точно сожалея об этом. — А как и где трудится Голованов... на наш вопрос... мы не находим ответа. И очень печально, что в наше время...»

Виноградов запнулся и еще дальше отодвинул листок.

— А вы своими словами не можете? Не по шпаргалке? — крикнула альтом подруга Даши.

Они все — девочки и Витя — сидели вместе, впереди, через две скамейки от Глеба.

— Хотя бы дома наизусть выучили! — Другая Дашина подруга подскочила на скамейке, показав свою голову в рыжих мелких завитках.

И румяный, похожий на состарившегося мальчишку заседатель что-то сказал на ухо председателю, тот постучал карандашом по горлышку графина, стоявшего на столе.

— Извиняюсь. — Виноградов кашлянул. — Очки оставил на работе...

Он потер ладонью стриженую полоску на затылке, резко отделявшуюся от загорелой шеи, сложил бумажку и сунул ее назад в нагрудный кармашек.

— Ладно, — сказал он, — буду по совести, так-то оно вернее.

Обернувшись в зал, к Глебу, он неожиданно закричал, возбуждаясь с каждым словом все больше:

— Кончай эту волынку, парень, кончай, говорю! — Его славное лицо исказилось, точно он испытывал боль. — Канителиться с тобой никто не станет. Завяжем в узел... — Он показал руками, как это будет сделано, — и выкинем! И чтобы духу твоего не осталось в доме...

Он, Виноградов, давно уже и бесстрашно воевал на своей улице с хулиганами; весной, всего лишь месяца три назад, ему опять пришлось подраться: на него напали сразу трое. И в эту минуту на суде он словно бы перестал видеть перед собой Глеба Голованова — на месте Глеба возник другой, хорошо ему знакомый парень, тоже долговязый, лохматый, с мучнисто-белой круглой, как ситник, мордой, ударивший его ножом, — счастье еще, что клинок уперся в плечевую кость.

— Полегче, Виноградов! — сказал председатель. — Не увлекайтесь.

— Обидно, Иван Евменьевич! У меня и сейчас не зажило окончательно. — Виноградов схватился обеими руками за ворот рубашки, точно готов был сию минуту его рвануть. — Не знаю, головановские дружки, нет ли, но одного поля ягоды. Верно товарищ Ногтев нам объяснил: одним миром мазаны. И в чем подлость? Трое на одного, и все с ножами. В милиции правильно записали: хулиганы без определенных занятий, нигде не работают, короче — шпана... Приставали на улице к прохожим, я, конечно, стал им говорить, стыдить.