Агния Кузнецова (Маркова) - Мы из Коршуна

А у Славки сердце разрывалось от жалости к самому себе. Ему вспоминались рассказы ребят, сидевших в этой камере, о страшных «законах» колоний, установленных самими отбывающими срок. Он перебирал в памяти всех, кого встречал здесь, в тюрьме, и ни с кем не хотелось завязать дружбу. А ведь именно эти тюремные знакомцы станут его товарищами… Значит, он обречен на одиночество. Его посчитают гордецом, возненавидят, будут издеваться и мстить.

Он давно уже стал понимать, как прекрасна жизнь Ивана Ивановича, Саши, Веры по сравнению с жизнью Паука. Как он мог так глупо променять своих друзей на тех, с кем и дружить-то невозможно!

Славка плакал, не стесняясь Паука…

Неожиданно в камеру вошел надзиратель.

– Ростислав Макаров! С вещами!

Сегодня второй раз звучала эта фраза. Первый раз она была произнесена, когда Славку вызвали в суд.

Славка вскочил. Вещи были собраны. У дверей оглянулся, горько подумал: «Уж лучше колония, чем эта мрачная камера».

– До свиданья! – сказал он Пауку.

– Встретимся еще не раз, – лениво ответил тот и засмеялся.

Надзиратель долго вел Славку по тюремным коридорам и лестницам, и наконец они пришли в кабинет начальника тюрьмы.

В просторной комнате, такой же мрачной, как и вся тюрьма, начальник разговаривал с парторгом Коршунской школы – преподавателем истории Филиппом Павловичем.

Славка растерянно отступил назад, задержался у двери.

– Ну вот, – сердито сказал начальник тюрьмы – низкий и толстый человек в военной фуражке, сдвинутой на затылок, и с животом, туго перетянутым ремнем, словно разрезанным надвое, – отдаем тебя на поруки Коршунской школе. Смотри! Малейшая провинность – и в колонию! – Он выразительно присвистнул, изображая паровозный сигнал.

От неожиданности услышанного Славка так растерялся, что не поздоровался с учителем, не поблагодарил грозного начальника тюрьмы.

У крыльца стоял запряженный в знакомый ходок Трошка с мокрой от дождя спиной и приветливо косил на Славку добрым глазом.

Никогда еще Славка не замечал, что ненастье может быть так прекрасно. Точно отполированные, блестели и казались новыми крыши домов, водосточные трубы и крашеные уютные лавочки у заборов. В палисадниках с разноцветных листьев скатывались и падали на сырую землю крупные капли дождя. Канавы стали арыками, по ним с шумом неслись желтоватые, глинистые потоки воды, вздымая грязную пену. Расцвеченная лужами, блестела земля на дороге. Туман окутывал город, небо, горизонт.

– До чего же хорошо! – вслух сказал Славка, по привычке усаживаясь на козлы и подбирая в руки вожжи.

Филипп Павлович ничего не ответил и только понимающе улыбнулся в моржовые усы. Не хотелось ему читать мораль заблудившемуся молодому человеку, но все же не удержался от упрека:

– Вот, Макаров, а мог бы ты сейчас не под дождем из тюрьмы ехать, а гулять по Риму, под ясным небом Италии… Вот он, секрет жизни!

Славке в этот момент было не до Италии. Дорога от Брусничного до Коршуна казалась ему прекраснее и значительнее всех дорог мира. Жаль было одного – в Коршуне он не встретит Федора Алексеевича, не сможет сказать ему великое спасибо.

«Говорят, что на расстоянии можно передать свою мысль, если страстно захочешь этого», – подумал Славка и сосредоточил все свои мысли, все свои желания на одном: чтоб услышал его учитель. Сумасшедшая радость охватила его.

…И Федор Алексеевич почувствовал Славкины мысли.

В эту минуту поезд приближался к границе Италии.

– Знаешь, Леночка, – сказал Федор Алексеевич жене, нажимая кнопку и гася настольную лампу, – я думаю, что педагогический совет больше не будет заниматься Славкой Макаровым. В последнюю встречу с ним я почувствовал, что он станет другим…

Елена Николаевна с сомнением покачала головой, но возражать не стала.

Дальний путь был окончен. Поезд остановился. Сквозь окно можно было прочитать два светящихся итальянских слова: «Санта Лючия». Название вокзала.

С чемоданами в руках путешественники вышли из поезда. Беспокойно осмотрелись, поджидая встречающих. Перрон, не очень просторный и совсем малолюдный, заканчивался широкими ступенями, сбегавшими к воде, где, подобно черным лебедям с гордо закинутыми головами, колыхались гондолы. На противоположной стороне поднимался из воды освещенный огнями древний город – с куполами соборов, с легкими изогнутыми мостами над каналами.

К берегу причалила гондола. Она только что стремительно пересекла залив и сейчас чуть заметно колыхалась у белых ступеней. Из гондолы вышел Рамоло Марчеллини. Прихрамывая, он медленно поднимался по ступеням, не переставая улыбаться гостям. Рядом с ним шла молодая женщина, легкая и веселая, и тоже улыбалась.

Рамоло Марчеллини поцеловал руку Елене Николаевне, поздоровался с остальными и представил переводчицу. Носильщики в белых костюмах подхватили чемоданы приезжих, и все двинулись к воде.

Гондольер, старый загорелый итальянец в красной тельняшке и широкополой шляпе, подставлял плечо. Опираясь на него, в гондолу вошли и сели на мягкое бархатное сиденье Сибирцевы, Рамоло Марчеллини и переводчица Минна Грациани. Остальные заняли вторую гондолу. Ловко управляемые одним веслом, гондолы легко тронулись с места и понеслись вперед.

С нескрываемым любопытством сибиряки разглядывали Венецию, о которой так много читали, говорили, мечтали.

Город поднимался из воды все выше и выше. Вот уже гондолы вошли в каналы-улицы и поплыли мимо мрачных, стоящих на деревянных сваях средневековых каменных зданий с решетками на окнах нижних этажей. Сибиряки, привыкшие к свежим лесным просторам и быстротечным рекам, несмотря на полумрак, заметили, что вода в каналах грязная, и ощутили ее затхлость.

Когда гондолы проплывали под аркой-мостом, их осветила вспышка магния. Со встречной гондолы на колени Саши упала записка. Переводчица пояснила, что это адрес фотоателье, где они могут получить только что сделанную фотографию.

С этого маленького эпизода и началось все то необычное, что довелось увидеть нашим путешественникам в далекой Италии.

Приезжих поместили в гостинице «Европа», в трех номерах: в одном – чета Сибирцевых, в другом – девушки, а в третьем – один Ваня.

Не успели оглядеть комнаты, поудивляться на краны, регулирующие охлаждение воздуха, как явилась Минна Грациани и пригласила ужинать.

Ужинали в открытом ресторане на берегу канала. Было уже совсем темно. И небо и вода казались черными. За соседними столами звучала английская, французская, немецкая, испанская речь. Венеция и Капри – фешенебельные курорты мира, и в бархатный сезон сюда съезжается множество иностранных туристов.