Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

И Федя рассказал легенду о свет-траве и все, что думал о ней.

Он боялся смотреть на Татьяну Филипповну. А вдруг ей кажется все это не стоящим внимания пустяком? Уж лучше не следить за выражением ее лица и рассказать все, все.

Николаева поднялась и молча прошлась по комнате.

– Ну что же, все это очень интересно! – сказала она.

Окрыленный ее словами, он взглянул на нее. Татьяна Филипповна была высокая, худая. Седые волосы и темное платье придавали ей строгость. Но Федя по рассказам студентов знал, что Николаева добрая и простая.

«Легенда… Красивая, поэтичная легенда! И как она захватила его! » – не переставая присматриваться к Феде, думала Николаева.

– Ну что же, все это очень интересно! – повторила она. – Но задачу вы берете на себя не легкую, Власов. И путь ваш пока неверен. Вы думаете искать только свет-траву…

– А что же еще искать, Татьяна Филипповна? – спросил Алеша, все время молча наблюдавший за Николаевой и Федей.

– Я думаю, что надо изучить растительный мир района Семи Братьев. Ведь у вас начало уже сделано. Вспомните свой гербарий, который вы подарили нашему кабинету ботаники. Попробуйте продолжить эту работу.

– И тогда свет-трава придет сама в руки, – сказал Алеша, внимательно следивший за ходом мыслей Николаевой.

– И не только свет-трава. Могут быть другие, не менее ценные открытия. Мало ли у нас в Сибири растений, еще не известных человеку.

– Это не под силу одному, – сказал Федя.

– А вы в одиночестве не останетесь. Здесь вам поможет наш ботанический кружок, а в районе найдутся краеведы, которые, может быть, и без нас уже ведут эту работу.

– Наверняка такие люди есть. Ведь вот что любопытно, Татьяна Филипповна: большинство геологических открытий первоначально делается местными следопытами, – заметил Алеша.

– Не только геологических. У нас сотни примеров из других областей науки, – сказала Николаева.

Они проговорили до двух часов ночи. Было решено, что на ближайшем занятии ботанического кружка Федя сделает сообщение о растительности района Семи Братьев и познакомит студентов с планами своей дальнейшей работы.

Федя пришел домой в третьем часу.

Он осторожно стукнул в окно, и в сенях сейчас же послышались легкие шаги матери.

– Ты, сынок?

– Я. – И уже в комнате Федя сказал скорее себе, чем матери: – А ты не спала. Ждала меня. Беспокоилась.

Мать взглянула в оживленное лицо сына, и сразу же тревога ее улеглась.

– Я в университете задержался с Алешей и с парторгом, насчет свет-травы разговаривали. Спи скорее! – тихо говорил Федя, снимая полушубок и шапку.

Он прошел на кухню, плотно прикрыл за собой двери и с аппетитом принялся за жареную картошку. Неожиданно он увидел на окне голубой конверт. Письмо было от Игоря. Федя взял конверт в руки и с удовольствием почувствовал на ладони его тяжесть. Он любил длинные письма от Игоря.

Федя уселся поудобнее на стуле, положил ноги на перекладины стола и стал читать письмо.

Игорь писал:

Гей, дружище! (Так приветствовали они друг друга с той далекой поры, когда оба увлекались произведениями Аркадия Гайдара и переняли язык его героев.) Не писал тебе целую вечность. Набирайся терпения и читай подробный отчет о моей жизни.

Живу в общежитии. Соседи – Ванька и Паша, ребята хорошие. Ванька такой же, как ты, «правильный» в жизни. Любит учить всех уму-разуму, критикует чуть ли не каждый мой поступок, но я ему прощаю, потому что он напоминает тебя…

Федя оторвался от письма и подумал, что Игорь всегда прощал ему то, чего не терпел от других. И еще подумал он о том, что никогда прежде не намекал Игорь на свои чувства к Феде.

– Эх, друг, друг! – с нежностью прошептал Федя, представляя, как бы в этот момент была радостна встреча с Игорем.

…О втором моем соседе ты прочтешь с особым интересом, потому что он негр, вырос в Америке и несколько лет тому назад бежал оттуда очень романтичным образом, о чем я расскажу тебе при встрече. Зовут его Поль, мы же переименовали его в Пашу. С детства он владеет нашим языком, которому научил его русский эмигрант, бывший владелец золотых приисков на Лене. Как ни странно, этот же эмигрант, некто Федоров, тоскующий в Америке о России, вызвал в маленьком негре огромный интерес к нашей Родине, и в частности, к Сибири. Паша говорит, что на географический факультет он пошел из-за этого.

Как только Паша узнал, что я сибиряк, он очень заинтересовался мной.

На собраниях он садился рядом со мной, подсаживался к моему столику в столовой, проводил время со мной в библиотеках и наконец перешел на жительство в нашу комнату.

Учится он уже на четвертом курсе. О родине своей, о родных говорить не любит. Или очень уж больно ему вспоминать, или он такой бесчувственный. Это мы с Ванькой никак не можем решить.

От меня да от Паши и Ванька заразился любовью к Сибири. Стали мы втроем часто ходить на Ярославский вокзал, встречать поезда, идущие из Сибири. Подойдет к платформе поезд, точно отдуваясь, задохнувшись от быстрого бега, остановится. Смотрим мы, как народ выходит из дверей. Тащат вещи, глазами ищут встречающих, лица у всех взволнованные. Слезы, цветы, поцелуи, чего только не насмотришься!

В эти моменты я всегда представлял свой отъезд. Как тронулся поезд от вокзала моего родного города. Мысленно видел я, как кто-то, подобно мне, прощался с прошлым и тревожно, но вместе с тем с какой-то приглушенной радостью уходил в неизвестное будущее. Наверно, такое же чувство испытывали и мои товарищи. Ванька вспоминал прощание с матерью на Нижегородском вокзале, а в памяти Паши оживали могучие очертания корабля и веселый кочегар, спрятавший его в уголь.

Я представлял, как мчался этот поезд по железным мостам, перекинутым через сибирские полноводные реки, и пассажиры любовались высокими скалистыми берегами, островами в густом снежном серебре. Я видел, как бежал этот поезд по рельсам, ослепительно блестевшим на солнце, проложенным на таежных просторах, которым, кажется, нет ни конца ни края.

Мы стояли на краю платформы. Вдруг кто-то дотронулся до моего плеча. Я оглянулся и увидел летчика, совсем еще молодого, голубоглазого. У ног его стояли два чемодана, лежал сверток с постелью. Он попросил посмотреть за вещами и, получив согласие мое и Ваньки с Пашей, тотчас же исчез в вагоне. Вскоре летчик появился в тамбуре. Он осторожно нес на руках девушку. Она была одета в черный меховой полушубок, пуховую шаль, в белые новые чесанки.

Нас поразило, что девушку не смущало ее необычное положение. Она обвила рукой шею летчика и широко открытыми темными глазами смотрела вокруг с таким любопытством, точно в жизни она не видела ничего интереснее вокзала. Поразило нас и то, с какой простотой и достоинством нес молодой летчик свою необычную ношу, не обращая никакого внимания на устремленные на него любопытные взгляды.