Агния Кузнецова (Маркова) - Свет-трава

С напряжением ждал Федя выступления Татьяны Филипповны.

– Давайте рассуждать так, – начала она. – Мы решили, что легенда не имеет оснований, и отбросили ее в сторону. А вдруг мы ошиблись? Ошибка эта будет очень дорого стоить. Возьмем другой вариант. Мы решили искать свет-траву, но тоже ошиблись. Ошибка эта не принесет нам ничего, кроме разочарования, но приобретем мы многое: знание растительности одного из интереснейших районов нашей области и навыки поисковой работы.

Татьяна Филипповна поддержала предложение Баранова о том, чтобы внести в план работы ботанического кружка поиски свет-травы. Предложение Мартынова она отвела, так как практика утверждена по учебному плану и в районе Зеленого озера размещена биологическая станция университета.

– Я предлагаю, – заключила Татьяна Филипповна, – поручить Власову летом выехать в Семь Братьев и продолжить свою работу.

Так и решили. Федя быстро собрал свои тетради и листы с экспонатами. Он обещал Сане сегодня же позвонить по телефону, рассказать обо всем, что было на кружке, и поэтому очень торопился.

В родовом дневнике Кузнецовых Федю больше всего взволновали записи Петра Яковлевича. Феде трудно было представить жизнь подневольного крепостного крестьянина.

Детство мое до 8 лет текло без особенных замечательных происшествий, кроме только двухкратной опасности для жизни, а именно – по резвости своей я упал в колодец и в реку. Из колодца вытащил меня родитель мой, а из реки женщина, полоскавшая белье, – писал Кузнецов. – С 8 лет я начал учиться грамоте. Первейшей наставницей и учительницей моей была моя родная сестра, очень любившая меня. Под ее добрым наблюдением в течение одного года я научился читать псалтырь.

Способности к учению у меня находили редкие, и в 1834 году графиня Софья Владимировна разрешила отдать меня в Ильинское приходское училище, где я учился пять лет. За сие время за успехи и отличное поведение я получил четыре Похвальных листа от училищного начальства и в дар книги.

Мечтал я ехать учиться в Санкт-Петербург, в горнозаводскую школу, но крестьян туда не принимали.

Федю поразила смиренная фраза: «Но крестьян туда не принимали». Неужели этот факт не вызвал в душе мальчика обиду и протест? Но юноша Кузнецов продолжал писать в своем дневнике совершенно спокойно:

Графиня Софья Владимировна была довольна мной и назначила меня для занятий по письменной части в вотчинское правление.

Недовольство действиями ее сиятельства прорвалось на трех страницах, где Кузнецов описывал, как его, четырнадцатилетнего мальчика, графиня оторвала от родного дома и направила работать на Билимбаевский завод.

Истинное удовольствие получил Федя, читая следующие строки:

20 лет от роду, находясь все в том же Билимбае, я жил под кровлей служителя Билимбаевского завода – доброго моего благодетеля Кузьмы Ларионовича Кольцова. Этот человек имел здравый рассудок. Через беседы с ним на многое открылись глаза мои. Навсегда буду ему благодарен.

Как же с тех пор видел мир молодой Петр Кузнецов? В дневнике ничего не было сказано об этом.

С увлечением читал Федя строки, где Кузнецов писал о своем влечении к медицине. Свободное время свое он проводил у старого лекаря-немца, помогал ему делать перевязки, готовить лекарства. Старый лекарь заметил любовь и способности юноши к медицине и начал учить его. Через несколько лет Кузнецов стал известным человеком в Билимбае. Рабочие шли к нему с увечьями, полученными на заводе, женщины несли больных детей.

Графиня Строганова узнала об этом и возвратила Кузнецова в село Ильинское. Там не было своего лекаря.

Интересные мысли записал в дневник крепостной лекарь уже на половине своей жизни:

Коли есть в природе яд болезней – существует в природе же и противоядие. Человеку положено жить век в здоровье и силе. Негоже ему в семьдесят лет терять силу свою и здравый разум. Мудрость народная в медицине сильнее, чем в других отраслях науки.

Федя дважды перечитал эти строки. Они понравились ему, и он записал их в блокнот.

Подробно писал Кузнецов, как много раз в жизни пытался он освободиться от крепостного состояния, но прошения его возвращались с неизбежным отказом. Однажды графиня тяжело заболела. Врачи, привезенные из Екатеринбурга, не сумели ее вылечить. «Поставишь меня на ноги – отпущу на волю», – сказала графиня своему лекарю. Кузнецов вылечил графиню, и она сдержала слово.

Записи прадеда Ивана Петровича показались Феде менее интересными, и он стал бегло просматривать их. И вдруг его поразило слово, промелькнувшее на уже перелистнутой странице.

– Показалось, – вслух прошептал Федя, пересматривая переброшенные страницы дневника.

Но зрение не обмануло его: вверху на одной из страниц было написано то слово, которое тщетно искал он в книгах и в городском архиве.

Прадед Сани упоминал свет-траву.

День показался Феде необычно длинным, а лекции нудными, растянутыми. Он не дождался конца занятий, сел на поезд и к пяти часам был уже на руднике.

Слюдяной рудник находился в двух километрах от Семи Братьев. Из села были видны зеленые шапки гор, карьеры и постройки. Почти каждое лето Федя бывал здесь. Но сейчас, поднимаясь в гору по широкой изъезженной дороге, он замечал то, что прежде от него ускользало, и все воспринимал по-иному.

Прежде он только любовался живописной падью, каменистыми горами, окружающими ее, сверху покрытыми мелким ельником. Теперь он смотрел на эти горы и сожалел о том, что неведомо человеку, сколько и какого богатства скрыто в их недрах.

Раньше ему нравились серебристо-серые слюдяные отвалы по обе стороны дороги. Теперь он смотрел на них Саниными глазами. Эти легкие сыпучие горки вызывали в нем такое же, как у Сани, огорчение, что до сих пор люди не сумели придумать, для чего можно использовать мелкую слюду.

По дороге на рудник Федя встретил молодую женщину в телогрейке. Из-под платка были видны только глаза да нос.

Федя остановил женщину. Она словоохотливо стала объяснять, как пройти в цех рудоразборки, а когда Федя пошел, долго еще кричала ему вслед.

Около копра шахты Федя услышал тонкий, чистый звук, похожий на школьный звонок, извещавший о желанной перемене. Из глубины шахты поднялась клеть с вагонеткой, и шахтер в теплом комбинезоне, больше напоминающий летчика, чем шахтера, повел вагонетку по рельсам эстакады.

Федя спустился под откос по узким деревянным ступенькам. Там в сугробах снега, слюды и мелкого битого камня стоял небольшой деревянный дом с высоким крыльцом.

Федя постеснялся заходить в цех. По его расчетам, время близилось к половине шестого, и он решил подождать Саню на улице.