Андрей Черкасов - Человек находит себя

Валя напутала в режимах склеивания — двести шкафов оказались браком. Она получила выговор, Неделей позже то же повторилось с отделкой. Валя ошиблась в рецепте грунтовки. На третий день лаковая пленка начала отставать отвратительными серыми клочьями. Начальник цеха вызвал Валю. Она увидела испорченную мебель и похолодела. Приглашенная к главному инженеру, она понуро стояла перед ним, уставившись на графин с водой.

— Чего же стоит ваш диплом, товарищ технолог? — Голос Гречаника прозвучал мягко и даже несколько грустно, и Вале от этого сделалось ужасно стыдно. Она не ответила, потому что понимала: ее диплом не стоит ровно ничего.

Решение директора Гололедова испугало неожиданным милосердием:

— Пойдете мастером в станочный цех, — объявил он.

Мороз пробежал по Валиной спине. «Сменным мастером!..» Это было еще страшнее, это была гибель наверняка!

А вечером в Валино окошко постучал Алексей. Она увидела его и обомлела от страха. Неужели он узнал о ее позоре и пришел соболезновать?

Но Алексей пришел совсем за другим. Он вошел в комнату с растерянным лицом, держа под мышкой сверток чертежей. Долго молчал, потом, развернув чертежи, попросил:

— Мне бы тут расчетик один, Валентина Леонтьевна…

— Что это? — спросила Валя.

Алексей объяснил. Он пришел просить ее сделать кое-какие расчеты по его предложению — проекту небольшой полуавтоматической линии. У самого не получится, а Горн слишком занят.

— Я-то сам, понимаете, как темная бутылка в математике, — проговорил он, — чуть посложней — и заело…

Валя растерялась. Это было в тысячу раз ужаснее всего, что произошло с нею. Так хотелось помочь ему, Алеше, милому, желанному и, наверно, самому хорошему на земле человеку, но она понимала, что не сможет помочь ровно ничем, а признаться было стыдно.

— Оставьте, пожалуйста, чертежи у меня, — еле проговорила она, — я посмотрю и сделаю, что в моих силах.

— Да для вас тут сущий пустяк! — с радостной уверенностью сказал Алексей, горячо пожимая Валину руку.

Валя закрыла глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Он верит в нее, в беспомощного человека, в инженера-пустышку!

— Я принесу вам это завтра, Алеша, — назвала она Алексея по имени и ужаснулась своему неожиданному нахальству.

…Валя до полуночи просидела над чертежами и записями Алексея. Она перерыла конспекты, перелистала учебники и не сделала ровно ничего. От нудной стучащей боли разламывалась голова. Валя снова без конца листала учебники, не находя ничего нужного и ничего не видя перед собой, кроме лица Алексея.

— Вот тебе и «сущий пустяк»! — упрекала себя Валя, и слезы бежали по ее щекам. Она бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку.

Наплакавшись вдоволь, Валя поднялась, сгребла в чемодан бесполезные учебники и конспекты. Бережно свернула в трубку чертежи и долго держала их в руках, как будто прощалась.

Легла она не раздеваясь. Слышно было, как за стеной храпел Егор Михайлович.

Пять лет почти подневольного учения, страхи перед экзаменами, «везение» на счастливые билеты, которому так завидовали многие подруги, позорный провал, пересдача и милостивая тройка под конец — все это обернулось сегодня такой непоправимой горечью.

Валя вспомнила слова профессора на студенческом вечере. О, эти слова! Они жгли, стучали в висках.

«Не забывайте, друзья мои, — говорил тогда профессор, — иные из вас, вступая в жизнь, склонны рассчитывать на „счастливый билет“. Их ждут горькие разочарования. Нет у жизни таких билетов! Но нет и более строгого экзаменатора, нежели она сама. Один билет ждет вас — творческий труд! Ему вы должны отдать все три ваших богатства: голову, руки, сердце, сто процентов себя! Но не забывайте, к этим ста процентам нужно приложить мечту! А человек плюс мечта — это тысяча процентов. Такими должны вы быть!»

— А сколько же процентов я? — спрашивала себя Валя. — Что я могу и чего я стою? До чего же мало. А моя мечта? О! Это тысяча недоступных процентов, которых я не достойна. Разве полюбит он, Алеша, такого жалкого человечишку, как я? Нет! Никогда! Слышишь ты, Валька?

Это Валя уже крикнула, да так, что за стенкой проснулся Егор Михайлович.

— Кто там? — сонно спросил он, помолчал и повторил вопрос: — Кто, говорю?

Валя не ответила.

На другой день после смены она возвратила чертежи Алексею:

— Не смогла я, Алеша… Алексей Иванович… Вы извините меня…

— Мне прощения надо просить, Валя, — необыкновенно ласково и с нотками сожаления ответил Алексей. — Это я не вовремя вчера сунулся к вам с этой чепухой. Если бы знал, что стряслось с вами, я бы… Но вы не огорчайтесь, со всяким может случиться…

Вале хотелось сказать, что все ее неприятности ни при чем, что просто сама она такой инженеришко, что не справилась с пустяком.

Но Алексей неожиданно предложил:

— Сегодня картина хорошая, пойдемте в кино. Забудетесь хоть немного.

В кино Валя чувствовала себя на седьмом небе. Серый, неуютный барак, который временно, пока строился клуб, занимали под кинопередвижку, показался ей едва ли не лучшим кинотеатром мира. Они сидели рядом, ее локоть касался руки Алексея, и от этого было так хорошо!

После они бродили по поселку. Алексей взял Валю под руку. Он рассказывал о себе, о том, что заполнило его жизнь, — о любимом труде. О том, как тяжело все дается ему и как хотелось бы сделаться инженером, чтобы работать у станка «на все сто!», чтобы уметь не только придумывать, но и осуществлять до конца всё.

— Алеша, а в чем, по-вашему, счастье? — неожиданно осмелев, спросила Валя.

Алексей ответил не сразу. Они стояли на углу в потоке яркого света, падавшего из окна обшитого тесом домика. Алексей видел, как блестят у Вали глаза.

— Я не знаю, как лучше объяснить, — ответил он. — Ну, понимаете… — Они медленно пошли дальше. Алексей долго собирался с мыслями. Наконец, он сказал: — Это когда человек свое место в жизни нашел, так я думаю… Нужно, чтобы… ну как это лучше сказать… чтобы человек врезался в жизнь, как сверло в твердый металл, и чтобы нагревался так же, и чтобы и трудно ему было, и радостно, и больно, и все это враз, понимаете? И всем чтобы от него горячо делалось… Может, и неладно и объяснил, только это я вам говорю, каким сам хотел бы быть хоть когда-нибудь, пусть за час до смерти!

— А любовь? — осторожно и едва слышно спросила Валя.

— Это само собой.

— А если места не нашлось человеку?

— Место для каждого есть.

— Ну, а не нашел если… не смог найти места, как тогда? Имеет он право любить?

— Кого? — спросил Алексей. — Кого такой любить будет? Самого себя только?

Проводив Валю до калитки, Алексей пожал ее руку. Он чувствовал, как впились в его ладонь ее пальцы.