Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Словом, мой дед Нико был первым из родичей, которого я проводил в страну, где никогда не восходит солнце. Его смерть заставила моё сердце по-настоящему опечалиться, и в то же время именно тогда я по-настоящему призадумался над многими вещами.

Накануне прошёл сильный дождь, потом выглянуло солнце, но земля не успела просохнуть. Почва на кладбище была глинистой и так прилипала к башмакам, словно мертвецы своими невидимыми руками хватали живых за ноги и хотели затащить их в своё подземное царство. На центральной дорожке стояла группа людей. Адам Киквидзе, чтоб не удлинять свой путь, ступил на чью-то могилу, но споткнулся и чуть было не упал.

— Ты что делаешь, олух? — заорал на него столяр Бека. — Ты что это шляешься по кладбищу, как потерянный телёнок?!

— Съешь теперь меня из-за этого! — ответил кузнец. — Случайно оступился, не свет же перевернул.

— А этого мало? — взревел Бека. — Если ты мертвеца не уважаешь, что уж о живых говорить?

— Да полно тебе! Тоже мне, святой агнец! Могилка-то старая!

— Все могилки стареют, но по ним не гуляют.

— Чего это ты так озверел? Или мёртвому больно сделалось?

— Мне больно, мне, живому!

— Приношу свои извинения, уважаемый!

— Зарой в погребе свои извинения!

— Ну, если тебе этого мало, тогда, пожалуйста, наступи теперь ты на могилу моих близких, и будем квиты.

…Место, где поставили гроб дедушки, обступила толпа. Обо мне забыли, и я одиноко стоял в сторонке. Но я слышал плач бабушки, всхлипывания отца и дяди Пирана, причитания матери и тётки.

— Довольно! — приказал Нестор. — Могилу слезами не закроешь, её надо землёй засыпать.

И мы оставили нашего деда Нико одного в этом царстве вечного упокоения, а сами вернулись в деревню, залитую солнцем, наполненную земным шумом и суетой.

Бабушка моя Гванца любила деда Нико, очень любила, но за ним не торопилась. Перед тем как опустить гроб в могилу, бабушка сняла привязанный к поясу деда кинжал и принесла его обратно домой.

— Папа, — спросил я, недоумевая, — как же бабушка отпустила деда на тот свет без кинжала?

— Так надо, детка. Родные обязательно должны что-то вынуть из гроба и принести домой. Иначе покойник ещё кого-нибудь заберёт с собой, понятно?

Такое неимоверное количество сложных загадок на свете вызвало у меня настоящее головокружение. Пока дед лежал в гробу, бабушка смотрела на него и обещала — скоро, скоро приду к тебе, не оставлю тебя одного! Но не успели его засыпать землёй, как она вдруг опомнилась: как же я, мол, к тебе приду, кто же тебе станет читать молитву за упокой души и кто будет следить за твоей могилой?

Так она и осталась жить, если только существование её можно было назвать жизнью.

После смерти деда бабушка вдруг сразу обрела привычку прикладывать руку к уху.

— Бабуся, — говорю я ей, отец велел не приносить ему обеда в виноградник, сам придёт.

— Что ты говоришь? — спрашивает она. — Черешня? Откуда ей взяться в такую пору.

Я повторяю, она по-прежнему не слышит.

— Ох, совсем я оглохла, старая. Погромче скажи, внучек.

Я ору что есть мочи.

— А-а-а! — доходит до неё наконец. — Хорошо, пускай придёт.

Но всевышнему, видимо, этого было мало, и он лишил её зрения. Вдобавок ко всему, через некоторое время и память у неё ослабла. Нередко случалось, выйдет она во двор и целый день потом бродит одна: ищет дверь в дом — то к стойлу подходит, то к амбару. А однажды зашла в свинарник. Или, бывало, сядет на пенёк и целый день только тем и занимается, что снимает с ног чувяки и снова их надевает.

В конце концов она совсем расхворалась и слегла. Тут уж она и вовсе стала заговариваться.

— Отчего это мой из города не возвращается? Надо встать и нарвать ему яблок, он их любит…

Бедная бабушка так быстро отошла в лучший мир, что не успела подержать в руках ни одного весеннего яблочка.

Узнав о смерти бабушки, Царо распустила волосы и с истошным воплем ворвалась к нам. Она пролила столько слёз, что можно было запросто привести в движение жернова на мельнице Нестора. Задыхаясь от горя, Царо стенала и плакала, называла бабушку Гванцу своей любимой матерью и перечисляла столько всяких достоинств покойной, что я разинул рот от изумления. Ведь надо ж было, всё детство провёл я на коленях у своей родной бабушки и даже не подозревал, какая она у меня хорошая. Тут уж я не смог удержаться, и из моих глаз тоже хлынули потоки слёз. Эх, если б можно было вернуться в прошлое, то клянусь всеми святыми, никогда больше я не сердил бы её, а усадив в мягкое кресло, дал бы ей в руки янтарные чётки, и так бы она у меня прожила всю жизнь… Ветерку не дал бы на неё подуть!

В тот день я впервые узнал, что моя милая бабушка Гванца считалась бабушкой всей нашей Сакивары, потому что добрая половина обитателей родилась у неё на руках…

Говорят, будто если умирает старая хозяйка, непременно исчезает из дому кот. И правда, не успели мы похоронить нашу бабушку, как её любимый кот убежал в лес и одичал, охотясь там на птиц.

К концу недели мать разостлала мне постель на том самом топчане, где испустила дух бабушка. Окончив все свои домашние дела, она потушила светильник и улеглась рядом с отцом. А у меня в голове закружились чёрные мысли, и я словно бы увяз в какой-то зияющей тьме. Сон не шёл ко мне. В полночь в наше узкое окошко заглянул луч света; он беспокойно заметался по стенам, словно прыгало какое-то мохнатое чудовище. От ужаса у меня побежали мурашки по коже. Я закричал, — да что там говорить, не закричал, а просто взвыл.

Мама вскочила с постели.

— Что с тобой, детка? Приснилось страшное?

Я не смог признаться ей, чего я испугался, и сказал:

— Да, страшный сон какой-то видел.

Мама встала и принесла кувшин с водой:

— А ну-ка, радость моя, выпей три глоточка! — велела она.

— А почему три?

— Так надо. Пей.

Я отпил, сколько было положено, и вернул кувшин.

Мама тронула меня за руку:

— Что это ты дрожишь, мой мальчик?

— Мама, — сказал я ей, — по стене ползает что-то страшное.

— Это, сынок, свет из окошка. Наверное, луна ныряет в облаках, а здесь её луч играет, и ничего другого. Спи, жизнь моя, спи!

— Мамочка, можно я с тобой лягу?

— Боишься, родимый? Хочешь, я к тебе перелягу?

— Нет, я на этом топчане не хочу, я к тебе в постель хочу.

— Хорошо, миленький, — и она, ласково погладив меня по голове, подошла к отцу:

— Спишь, Амброла?

— А? Что такое?

— Караманчик во сне чего-то испугался, со мной хочет лечь, а ты переберись на его постель.

Наконец, крепко прижавшись к маме, я сладко заснул.

А вскоре, — недаром же говорится: пришла беда — отворяй ворота — мы проводили в последний путь и бабушку Тапло. Похоронили её рядом с той большой плитой, на которой были нарисованы плуг, рог и топор. Все горько плакали, но горше всех — Кучуника бедненький! Ещё бы! Ведь если по покойному деду поминальную трапезу устраивала бабушка Тапло, то теперь для неё этого делать было уже некому. Мой дядя жил далеко и… Словом, несчастный Кучуника плакал навзрыд. Как знать, приведётся ли ему когда-нибудь наесться досыта!