Акакий Гецадзе - Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе

Нагрузились мы с Кечошкой покупками, напихали ими новенькие хурджины.

— Сколько за мной ещё осталось, Караманчик?

— Столько же.

— А не обмыть ли нам покупки, — хитро прищурился Кечули.

— Потерпи до Сакивары, там кутнём на славу.

— Знаешь что, Каро, остальное я тебе верну, когда мы отойдём от духана Агдгомелы, у самой Сакивары.

— Тут отдай!

— Будь они у меня сейчас, разве стал бы я их у себя держать? Отдал бы и дело с концом. Сказал дам, как только мы отойдём от духана Агдгомелы, отруби мне голову, если совру.

— Слушай ты, ненормальный, откуда же у тебя они потом появятся, если сейчас нет, что Агдгомела должен тебе, что ли?

— Не твоё это дело, должен он мне или нет. Вот если не отдам, тогда иди жалуйся на меня кому угодно, хоть самому судье-начальнику.

На этом разговор о деньгах закончился.

Ещё разок пообедал и побрился я у Наримана; вскинул на спину новенький хурджин и, не дожидаясь, пока снова разведутся в городе мухи, простился с Тбилиси…

Через три дня мы с Кечуликом шагали по Ткибульской дороге. Хурджины наши были полны, но они не отягощали нас: знали мы, как безмерно обрадуются наши родные, и радость эта делала груз лёгким.

В моём хурджине, кроме всего прочего, лежали голубые бусы. Положил я их туда потихонечку от Кечошки. Правда, он не раз хитро намекал мне о том, что вкусы у людей бывают разные — кому, мол, нравится поп, кому попадья, а кому попова дочь, — но я отмалчивался, предпочитая с ним не откровенничать. На сердце же у меня была она, Гульчина, и бусы эти я купил для неё. А молчал я потому, что, как говорят в народе, любовь надо прятать, как украденного коня.

Едва только рассвело, подошли мы к Накеральскому хребту. Утренний туман овевал гору. Небо хмурилось.

— Как ты думаешь, дождь будет? — спросил я у Кечо.

— Как будто бы нет. Впрочем, посмотри вон туда, — он указал мне на полянку.

Я взглянул и не заметил там ничего особенного, кроме маленького ишачка, который мирно пощипывал травку:

— Ну и что же?

— Как это что, — возмутился он, — говорят ведь, если осёл стоит, уши опустив, непременно быть дождю.

— Тоже мне Соломон Мудрый нашёлся! У ишака-то и в голове не больно много ума, откуда же ему в ушах найтись?!

— А я почём знаю, говорят так… по чём купил, за то и продаю… А вообще-то, видишь вон ветер поднимается.

— Иногда и ветер хорош, когда в спину дует…

— И чего это мы всё препираемся, пойдём дальше, а там видно будет, хотя тебе-то хорошо, у тебя бурка.

— Глупый ты человек, чего заранее плачешься, будет нужда, так мы оба в эту бурку и завернёмся, — обнадёжил я друга.

И мы двинулись дальше.

Шли мы извилистой тропкой по только что одевшемуся молодой листвой лесу, меж листьев небо посвечивало, но временами налетал такой порывистый ветер, что трудно было дышать. Постепенно развеялся туман и выглянуло солнышко, защебетали птички, а маленькие ручейки зажурчали наперебой, словно Нариман-цирюльник о чём-то рассказывает.

Крутой подъём истомил нас, как волов в упряжке, но несмотря на усталость мы продолжали путь. Наконец подъём кончился и стал виден перевал через Накералу. Дальше дорога пошла низиной. Ветер между тем крепчал. Кечошка жадно ловил его ртом и весело смеялся:

— Хи, хи, хи! А помнишь, Караманчик, как в городе мы с тобою мечтали подышать воздухом, выпущенным из наших бурдюков, — теперь его так много, глотай сколько влезет!

— Ох, как вкусно, — вторил я ему. — Давай-ка отдохнём под той елью.

— Будь другом, не напоминай мне про ту злосчастную!

— Что ж, выходит, до самого духана мы так и не присядем?

— Ну почему же? Спустимся пониже, так и пообедаем, если хочешь, вздремнём часок, а потом можно и дальше пойти.

Торопиться нам было некуда, ведь теперь мы уже были почти дома.

Дальше снова начался лес. Не успели мы сделать и трёх шагов, как перед нами, словно из-под земли, выросли двое, закутанные в бурки и вооружённые пистолетами, лица у них башлыками были прикрыты. Один — здоровенный детина, косая сажень в плечах, другой — безбородый, тощий и маленький. Глядя на них, невольно на ум приходило: лев с мышью, мол, подружились.

— Руки вверх! — запищал карлик.

Попробуй-ка, не подними, если не хочешь, чтобы тебя не понесли вверх ногами, да не сделали добычей воронья?

— Дядечка, не убивай! Дядечка, хороший, отпусти, всё отдам, что пожелаешь, живыми только оставь! — взмолился Кечо.

Поглядел я на друга и удивился, — сначала посинел он как петушиный желудок, потом пожелтел, а в конце концов стал цвета индюшиного зоба.

Не знаю, какого я был цвета, но испугался до смерти, дрожал весь, себя не помня.

Карлик между тем заставил нас сбросить хурджины и швырнул их в сторону.

— Ну-ка выворачивайте карманы! — приставил он дуло пистолета к моему лбу.

В кармане у меня завалялась какая-то мелочь, и я с готовностью протянул её ему:

— Пусть пойдут они тебе впрок, на счастье тебе, на здоровье! — благословлял я злодея.

— Смотри на него, ещё и издевается, — возмутился тот. — Да за кого ты меня, дурачина эдакая, принимаешь! На кой чёрт мне твои медяшки! — он выхватил у меня деньги и словно придорожную гальку стал швырять их в ручей.

— Прости меня, батоно, нет у меня больше, — стал я извиняться.

— Чего ж это вы такие бедненькие! Экие незадачливые рачинцы. Выходит, зря в городе-то болтались! — засмеялся он и потом обратился к карлику:

— Обыщи хорошенько, чтобы не обманули!

Тот принялся сначала за меня, тщательно вывернул мои карманы, но ничего не нашёл, да и что он мог в них найти, если и вправду были они совсем пустые, потом полез ко мне за пазуху, — может, сюда, мол, что спрятал.

Денег он и там не нашёл и принялся за чоху.

Вдруг заметил я, Кечошка внутренний пояс брюк стал поспешно расстёгивать.

— «Чёрт-те что, — подумалось мне, — от страху что ли с ним конфуз приключился».

Стал я принюхиваться, потянул носом воздух, как ищейка, вроде бы ничем не пахнет, напротив — воздух кругом просто великолепный. Что же с ним случилось понять не могу.

Детина тоже удивился, что, мол, с ним происходит?

— Ты, никак, штаны скидываешь? — спрашивает он у Кечо.

— А что же мне прикажете, батоно, — отвечает тот, — знаю я вас, обыщете, перетрясёте всего и, как не прячь, всё равно найдёте. У меня тут деньги зашиты. Так ежели я пояс не развяжу, не вытащить мне.

Издевается, думаю, парень, над бандюгами этими, и поделом им проклятым. Но предположение моё не оправдалось. Вытащил он пачку красненьких десятирублёвок да и протягивает их разбойникам.

— Нате, только отпустите нас с миром!

— Молодец! Вот это настоящий мужчина, люблю таких. Не то что этот нищий, — глянул на меня с презреньем верзила.