Савелий Леонов - Молодость

— Снимай шинель, пузырь, — шепнул Севастьян, помогая мальчишке раздеться. — Этаким манером ты угодишь прямо под шомпола.

— А пулемет где? — спросил Николка.

— Патроны кончились, лошадей побило. Да и ствол уже расплавился без воды. Отвоевался, значит. — Севастьян сунул ему зипунный пиджак, который успел выменять у мужика на шинель. — Надевай! Ты — возчик, понял? Возчик из Орлика, подводу потерял — сильно напугался. Больше ничего не знаешь и стрелять — боже упаси! — не умеешь.

Николка молчал. Наверху шумно прошли цепи марковцев, переговариваясь.

— Вытряси карманы-то, — поучал Севастьян. — Бумажку порви! Звездочку сними, иначе пропадешь! Да не прячь за обмотку, не прячь! Ремней из тебя нарежут, смекай немножко!

Где-то в отдалении прокатилось надсадное «ура». Еще, еще. Стрельба то разгоралась, то затихала. Это отряд прорывался к своим за железную дорогу, а здесь— плен, кровавая расправа, смерть…

Вдруг светлое отверстие в яму закрылось и резкий голос скомандовал:

— Кто там в погребе, вылезай! Бросаю гранату! Мужики закрестились, полезли наверх. За ними шмыгнул Севастьян. Остальные бойцы, помешкав, выбрались тоже. В яме стало просторнее, и Николка отступил в угол. У него от страха сжалось сердце… он взял карабин, достал патрон и уперся стволом в подбородок.

Но тут он вспомнил о старшем брате.

«Трус! — подумал мальчуган. — Может, спасешься… братка выручит… у него целый полк», — и, отбросив карабин, полез наверх.

Рано утром полк Антона Семенихина пошел в наступление, стараясь высвободить отрезанные в Сергиевке части. Бронепоезд «Стенька Разин» поддерживал пехоту артиллерийским и пулеметным огнем, пока «Три святителя» и два других бронепоезда заделывали на станции Кшень свои вчерашние пробоины.

Офицерский батальон марковцев, лежавший у железной дороги, подпустил красные цепи вплотную к насыпи и кинулся в штыки. Этим моментом и воспользовались алатырцы. Бросив обоз и давно опустевшие зарядные ящики, они вымахнули в туче пыли из-за бугра прямо на боевые порядки белых. Началась лихая рубка. Все смешалось, спуталось — топот, крик и лязг.

Степан, находившийся в первой цепи, смотрел в ту сторону, откуда вылетели конники, с мучительной тревогой ожидая увидеть отряд Терехова. Но проходили минуты, а никто не появлялся. Только серые вихри носились по долине да родниковыми брызгами сверкали клинки.

— Рубай, хлопцы! Рубай! — услышал Степан очень знакомый голос.

И не успел он сообразить, кому принадлежал этот голос, как перед самым его носом проскакал Безбородко на сером в яблоках коне. Вот он уже настиг одного марковца, тот закрылся сверху винтовкой. Однако удалой кавалерист опустил клинок лишь для обмана врага, а вторым ударом развалил его надвое.

Необычайная встреча с Безбородко, о котором Степан больше года ничего не слышал, укрепила надежду.

«Терехов, скорей! — мысленно торопил Степан товарища. — Бросай все—отводи людей! Отводи людей, иначе опоздаешь: три белогвардейских бронепоезда задымили на линии, конники уходят. Сейчас начнется контратака».

Над цепями сухо рвалась и визжала шрапнель. С правого фланга доносилось протяжное «ура»; туда поскакал Семенихин, опасавшийся обходного движения белых.

Цепи залегли под обстрелом бронепоездов, окопались.

— Опять «Три святителя» перед нами, — заговорил рядом со Степаном балтийский матрос, присланный Октябревым для связи.

Степан повернул к нему голову, держа указательный палец на спусковом крючке винтовки.

— Слушай, моряк, — сказал он, просяще, — просемафорь ты, пожалуйста, Павлу Михалычу. Отодвинуть, мол, эту коробку надо… Терехова заслонила — стоит на ходу.

— Есть, товарищ комиссар.

Матрос уполз в лощинку, затем вылез на пригорок и замахал флажками. Вскоре «Стенька Разин», выбрасывая из починенной трубы черный дым, понесся на «Трех святителей». Он летел с предельной скоростью, открыв беглый огонь из орудий. Вражеский бронепоезд вначале двинулся было навстречу, отвечая из тяжелых английских пушек. Но, видя, что противник не сбавляет хода, а расстояние между ними быстро сокращается, дал контрпар. Потом, отстреливаясь, метнулся назад.

— Товарищи! За мной! — Степан выскочил на полотно железной дороги, когда рельсы еще гудели и содрогались от промчавшегося за белыми «Стеньки Разина».

Он увидел в низине, возле речки, пылающие избы Сергиевки, а ближе — неровную цепочку бойцов, которые стреляли на бегу по колоннам марковцев, спешившим наперерез. От деревни пылила вслед за советской пехотой пулеметная двуколка; лошади скакали галопом, ездовой кружил над головой концами вожжей. Но вот заработал поставленный марковцами на треногу «люис» и первой же очередью повалил лошадей.

— Товарищи! Огонь по чернопогонникам! — кричал Степан, посылая пулю за пулей.

Частая винтовочная пальба красноармейцев с насыпи остановила противника. Остатки заградительного отряда уже карабкались на откос. Степан всматривался в бойцов, отыскивая среди них младшего братишку. И чем больше убеждался, что Николки здесь нет, тем невыносимее горело сердце.

«Погиб… убили!» — стучало у Степана в голове.

Взбираясь на песчаный косогор, Терехов прочитал в потемневшем взгляде Степана немой вопрос, болезненно дернул забинтованным плечом:

— Не знаю… Если только с кавалеристами… В общем — беда!

— Товарищ комиссар! — окликнул вестовой, прискакав с запиской в руке.

Антон Сёменихин писал: «Степан Тимофеевич! Корниловская дивизия заходит к нам в тыл — торопись!»

Снова замахал матрос флажками, и «Стенька Разин», выполнив задачу, пронесся мимо, расписанный свежими вмятинами и прорехами в броне. Пехота отхлынула в поле на исходные позиции.

Ночью полк вынужден был оставить занятую деревню, а потом его захлестнуло шумным потоком отступающей армии, катившейся все ближе и ближе к Орлу..

Когда Николка вышел из погреба, пленных уже построили в огороде. Он увидел знакомых бойцов, ожидавших решения своей участи. Марковские офицеры с винтовками и примкнутыми штыками разговаривали между собой, прогуливаясь вдоль строя.

Первой мыслью Николки было нырнуть в стог сена или соломы, притаиться до ночи, а там… Но его сразу заметили. Офицеры, повернувшись, смотрели на мальчишку, как бы недоумевая: почему он стоит отдельно?

Николка понимал, что каждая секунда промедления несет ему гибель. Однако ноги не слушались. Парнишка забыл о наставлении Севастьяна, о зипунном пиджаке, делавшем подростка похожим на возчика. Он с жалостью глядел на товарищей, попавших в беду.

«Бачурин тоже здесь», — различил Николка среди пленных усталое, без улыбки лицо разведчика.