Савелий Леонов - Молодость

Их распределяли по ротам, где давно требовалось пополнение.

Перед рассветом к правому флангу семенихинцев подошла горстка пехоты — все, что осталось от знаменитого рабочего полка, защищавшего Орел со стороны города Кромы. Среди молчаливых бойцов уже не было отважного комиссара Медведева — погиб в разведке. Однако в сердцах товарищей и друзей жили его слова, брошенные навстречу врагу: «Умрем, но не опозорим знамя коммунизма! Умрем, но победим!»

Вскоре туманную синеву беспокойного утра прошили желтые искры винтовочной пальбы, зачастил пулемет. Сначала Жердев принял это за очередную попытку белых возобновить наступление. Потом кто-то из красноармейцев, присмотревшись, крикнул:

— Ребята! Да там, кажись, наши…

Действительно, бой разгорался позади корниловской цепи. На пригорке залегли несколько человек, мужественно отстреливаясь от целого подразделения неприятеля:

— А ну, комбат, дай мне гранату, — попросил Степан, придерживая сползающую повязку. — Видишь, я сейчас врукопашную не гожусь.

— Атакуем? — догадался Терехов и отстегнул с пояса «лимонку».

— Не дожидаться же, пока приколют вон тех парней. Первая рота, за мной! — скомандовал комиссар, выбегая вперед.

Рота поднялась без крика и выстрелов. Именно поэтому корниловцы не сразу заметили ее приближение, открыли огонь слишком поздно. Взрывы гранат, короткая штыковая схватка… и все кончено с вражеским подразделением.

Степан разглядывал освобожденных бойцов. К нему спешил, сгибаясь под треногой трофейного пулемета» мальчишка в шинели до пят. Следом два человека несли раненого командира.

— Степан Тимофеевич! — окликнул Терехов улыбаясь. — Да это ж Николка! Постой… а там Бачурин с Касьяновым! Ух, мать честная… Огни и воды прошли— своих нашли!

Для Степана, пережившего вместе с армией страшную боль поражения, приход Николки явился несказанной радостью. Мальчуган не только вырвался из плена живым, но и проник через фронт — на помощь к брату.

Было что-то чудесное в простом, мужественном поступке юного советского воина и его товарищей, спасших раненого командира. Даже перекрестный огонь и окружение корниловцев не принудили их оставить его.

— Братка, — говорил возбужденно Николка, очутившись в расположении красноармейских цепей, — это Пригожин… Надо скорее перевязать ему раны!

— Пригожин? — Степан вспомнил рассказ Севастьяна, который считал комбата погибшим. — Санитаров сюда!

Он помог переложить Пригожина на носилки. Тот с усилием шевельнул сухими губами:

— Товарищ Жердев… вот и встретились…

— Выздоравливайте поскорее, — сказал Степан. Примчался Семенихин. Он только сейчас узнал о ранении Жердева.

— В плечо? Штыком? — тревожно спросил он еще издали, увидав комиссара. — Это очень скверно! Штыковая рана, брат, опасная вещь! Немедленно отправляйся в полевой лазарет!

— Я никуда не поеду, — заявил Степан категорически.

— Сейчас не до шуток!

— А кто шутит? Ты же сам под Харьковом, несмотря на тяжелое ранение, остался в строю.

— Там было другое дело.

— Там другое здесь, третье… Много у нас дел, Антон Васильевич! Ты лучше порадуйся со мной: братишка вырвался из плена!

— Да ну? — Семенихин остановился перед Николкой. — Поздравляю! Сразу видать: жердевская порода! Даже пулемет притащил.

— Он притащил кое-что поценнее. Не встретил ты санитаров?

— Которые понесли раненого комбата?

— Вот вот. Этого комбата наши парни подобрали южнее Орла и ночью плыли с ним в лодке по реке через весь город, кишащий деникинцами. Здорово придумано?

— Да-а! Смекалкой ребята не обижены, — и Семенихин опять, как раньше при виде Федора Огрехова, удивился, что люди эти, одетые в пропотелые шинели, вовсе не замечали своего подвига и меньше других походили на героев.

Разговор о лазарете, готовый превратиться в острую стычку, командир полка не возобновлял. Только хмуро и неодобрительно косил взглядом на шинель комиссара, проколотую у плеча.

Подошел Терехов, сверкая еще не остывшими от боевой схватки смолисто-кипенными глазами. Попросил разрешения зачислить в батальон старых знакомцев: Бачурина, Касьянова и Николку.

— Люди просятся обратно ко мне. Видать, после Кшени лиха хватили… До настоящего дела тянутся!

— Бери, — согласился Семенихин. — Да не теряй больше!

Обозленные неудачей корниловцы стреляли из серой, затопленной студеным туманом лощины. Но подавленно-нервный огонь их не причинял красноармейцам вреда.

Облюбовав удобный бугорок, Николка тотчас установил трофейный пулемет и дал ответную очередь в сторону врага.

— Что, парень, благодаришь за гостеприимство? — усмехнулся Степан.

Николка крутнул головой на тонкой шее, рассудительно сказал брату:

— У нас белым — одна цена! Поглядишь на них издали — банда! А вот между собою они, если хочешь знать, совсем люди различные. Я видел офицера — его называли «поручиком от сохи»… Камардин фамилия.

— Наверное, кулацкий сынок, — заметил Степан. От таких всегда отворачивались чистокровные бары.

— Нет, Камардин — учитель из Батайска. Очень правильный человек: над пленными не дал издеваться… Заграничного обмундирования не носит, погоны себе карандашом на плечах нарисовал. И храбрый—сами марковцы признают.

— Ага! Идейный, значит. Ну, для нас безразлично, кто там прет на Москву по идейным соображениям, а кто — в шкурных интересах. Идеи тоже бывают разные… Словом, ты целься лучше и бей подряд!

Николка промолчал. Вдруг он, что-то вспомнив, начал распоясывать шинель, подаренную Севастьяном Пятиалтынным. Озябшие пальцы плохо слушались, высвобождая из петель латунные пуговицы английской работы.

— Братка, дай-ка ножичка!

— Зачем?

— Дело есть…

Взяв перочинный нож, мальчуган расстегнул рубаху и распорол воротник.

— Кажись, не промокла… На!

Развернув бумажку, Степан узнал почерк Насти. Он читал, вытирая мокрый от волнения лоб:

«…недавно к нам в отряд прибыл Федор Огрехов. Привела Матрена. Теперь у них началась своя жизнь. А Клепикова похоронили в деревне Каменка. Там он скрывался у кулаков до самой смерти и, говорят, какой-то доктор приезжал из Орла его лечить… В коммуне опять хозяйничает Витковский, но мы следим за ним. Забота наша — как лучше помочь Красной Армии. Обо мне не беспокойся. Жду, Степа, кончайте там скорее!»

— Откуда это у тебя? — спросил Степан переводя взгляд с записки на Николку.

— Как откуда? У наших был.

— Постой… Разве Настя не уехала с коммуной?

— И Настя, и отец, и много еще коммунаров остались. Отряд партизанов создали. Гранкин там пулеметчиком.

«Настя! — подумал Степан. — И тебя война разлучила с детьми, с домашним кровом».