Савелий Леонов - Молодость

Но Красная Армия, свернувшись в колонны, двигалась за командирами и комиссарами вперед. Полк Семенихина, чтобы не сбиться с направления, держался ближе к железнодорожной насыпи, одновременно прикрываясь ею от возможной контратаки противника во фланг.

— Узнай-ка, Бачурин, в чем дело! — сказал командир полка, заслышав у насыпи выстрелы дозорных.

— Есть!

Бачурин рванул коня с места в галоп и скрылся в белом мраке. Лишь стук копыт еще некоторое время доносился с песчаной крутизны, пока ветер не заглушил его разбойным свистом.

Винтовочная пальба усиливалась. Вскоре к ней присоединился торопливый стук пулемета.

Семенихин внимательно прислушивался. Хотя буря разносила звуки в пространстве, он старался определить: разведка, заслон или крупная воинская часть попала навстречу?

— Стреляют на широком участке. Однако занервничали сразу — действуют вслепую, — сказал, он Степану, закручивая кончик уса, и оглянулся на подскакавшего Бачурина. — Ну, как там?

Начальник конной разведки указал плетью вдоль железной дороги:

— Товарищ командир, перед нами — протока! Она соединяется с водосточной трубой, что устроена под насыпью. За протокой лежит пехота, а пулемет хоронится в трубе!

— Много пехоты?

— Судя по расположению, не меньше батальона! А за насыпью цепей не видно, только дозорные!

— Антон Васильевич, я возьму бачуринских ребят, пулемет и забегу с тыла, — предложил Степан, решительно тряхнув папахой.

— Давай!

Степан промчался со взводом конных разведчиков к первому батальону, чтобы захватить Шурякова. Он всегда брал его на такие дела, где от пулеметчика требовались опытность, смелость, инициатива. Но тут из снежных сумерек вывернулась пулеметная запряжка Николки.

— Братка! Я с тобой! — крикнул мальчуган, догадьь ваясь о замысле комиссара.

Жердев нахмурился и готов был категорически возразить… Однако Николка поспешно толкнул в спину ездового:

— Трогай, Касьяныч! Можно!

Касьянов ожил, цокнул языком, натянул ременные вожжи и погнал лошадей за темными силуэтами всадников.

Желая ошеломить противника внезапным налетом, Степан предпринял обход по другой стороне насыпи. Лавируя между вражескими дозорными, то пускаясьвскачь, то замирая во мгле, красный отряд наткнулся на двух корниловцев… Но закутанные в башлыки солдаты не успели издать ни звука: одного Степан сбил конем, другого концом шашки достал Бачурин.

За протокой кавалеристы развернулись в лаву и, стреляя, на рысях атаковали неприятеля. Поднялись неистовые крики, ружейная и пулеметная трескотня.

— Касьяныч, дай погреться! — нетерпеливо взмолился Николка, и едва лошади сделали разворот, как «максим» хлестнул длинной очередью по водосточной трубе.

Корниловский пулемет умолк. Пехотинцы забегали возле протоки, бросая оружие, скопляясь в тучный гурт. Над головами безвольно поднялись озябшие руки.

— Э, материал-то, как я погляжу, не струганный и не тесанный вовсе. — Бачурин разом утратил интерес, жестом заправского лихача швырнул клинок в ножны.

Степан впервые увидел в белой армии таких молодых, необстрелянных парней, внушающих внешним обликом своим больше жалости, нежели презрения. Вместо заморского обмундирования, они были одеты в грязные, изорванные русские шинели, вероятно, снятые с убитых красноармейцев; обувь поражала нелепым разнообразием — от растоптанных рыжих сапог и валенок до лаптей. У немногих солдат на плечах чернелись самодельные тряпичные погоны, большинство же обходилось без них.

— Офицеры есть? — спросил Степан, осадив коня перед толпою пленных.

— Был прапорщик, — робко отозвался из толпы голос. — При пулемете насмерть зашибло…

Вдруг раздался звонкий, почти детский крик:

— Тятька!

Проверявший у лошадей постромки Касьянов, словно ударившись обо что-то головой, вздрогнул и оглянулся. К нему бежал, спотыкаясь, парнишка в нахлобученной солдатской папахе, из-под которой розовело дурашливо-растерянное и радостное лицо.

— Андрюшка… Ты — с ними, собачий огрызок? — узнал Касьянов сына и, покрываясь мертвенной бледностью, снял трясущимися руками с плеча карабин.

— Я не собственной волей… тятька! По приказу…

— По приказу беляков на отца родного прешь!

— Спокойно, товарищ Касьянов, — вступился Степан предотвращая нежелательные последствия семейной ссоры, и спросил перепуганного Андрюшку: — Давно воюешь?

— Мы-то? Позавчерась была неделя, как из Дроскова угнали, — медленно приходил в себя паренек. — А нынче сюда всю ночь турили… без приварка на хлебе сидим!

«Этих мальчишек корниловцы бросили на прикрытие, пока идет перегруппировка», — подумал Степан и снова обратился к Андрюшке:

— От Дроскова поездом ехали?

— Пехом! Чугунку партизаны, слыхать, перехватили. При упоминании о партизанах, Степан посмотрел на юг… Ему почудилось, будто далеко в тылу белых гулко и тяжко колыхала воздух артиллерийская стрельба.

«Нельзя медлить ни минуты», — ожгла беспокойная мысль. — Ведь это идет бой у Крутых Обрывов!»

Батальон Терехова, посаженный на повозки, вскоре оторвался от главных сил полка и покатил в сторону орудийной канонады. Пурга свирепела. Комбат поместился рядом с Николкой на пулеметной запряжке, стараясь не потерять из виду скакавшего впереди комиссара.

Звуки боя с каждой минутой становились ясней, и Степан уже не боялся потерять направление. Выслав конных разведчиков вперед, он вел на рысях свой «летучий обоз», как в шутку называли батальон Терехова, по студеному бездорожью.

Иногда красноармейцы нагоняли какой-нибудь заблудившийся отряд противника. Они тотчас развертывались в цепь, пулеметные запряжки галопом вылетали на линию. Вспыхивала жаркая пальба, завершаясь стремительным штыковым ударом. Вражеские солдаты и офицеры в таких случаях даже не успевали снять с ремней винтовки и, бестолково шарахаясь, гибли на пути смельчаков. -

Вблизи Крутых Обрывов от железной дороги пришлось уклониться. На рельсах темнели составы, груженные орловской добычей, которую помешали увезти партизаны. Степан не считал нужным тратить драгоценное время на перестрелку с охраной эшелонов, и без того попавших в ловушку. А, главное, нельзя было обнаруживать себя до последнего момента — в быстроте и внезапности заключалось основное преимущество советских бойцов.

В топкой, перевитой сугробами ложбине Степан остановил батальон, чтобы разведать силы врага. Снежная буря по-прежнему ревела и кружилась, и никто не заметил перехода белесого дня в закатные сумерки вечера. Где-то совсем рядом оголтело, вразнобой стреляли орудия, мелко-мелко сыпалась пулеметная дробь.