Александр Волошин - Земля Кузнецкая

— Ну вот, нашлась бабушкина потеря, — засмеялся в телефон Бондарчук и неожиданно сухим тоном добавил: — Явись немедленно!

Через четверть часа Рогов уже входил в кабинет парторга. Там сидели Дробот и Филенков. Бондарчук подал ладонь корытцем и насмешливо, как показалось Рогову, спросил:

— Чем занимаешься?

— На экскурсии в шахте был, — невесело отшутился Рогов и, заметив, как Дробот нахохлился, а Филенков неловко повернулся на стуле, с досадой подумал: «Нажаловались, что не подчиняюсь приказу».

— Читай! — Бондарчук пододвинул четвертушку папиросной бумаги.

Текст был бледный, а руки у Рогова дрожали. Пришлось положить листочек на стол.

«…По комбинату «Кузбассуголь»… «Об отстранении от должности начальника шахты «Капитальная» П. М. Дробота». «Впредь до расследования фактов приписки и других причин, по которым в штабелях нехватило 15491 тонны угля, отстранить…»

А в последнем параграфе:

«Временно исполняющим обязанности начальника шахты назначить…»

Рогов невольно пожал плечами и бессознательно отметил множество мелких морщин на лице Дробота.

— Почему именно меня?

— Не знаю, не знаю! — нетерпеливо перебил Бондарчук. — Здесь не совещание по поводу приказа, давай принимайся за дело. Доложи тресту и комбинату, а завтра сделаешь сообщение на бюро горкома об организационно-технических мероприятиях на четвертый квартал. К зиме шахту нужно готовить. Действуй, товарищ временный начальник!

Рогов заметил веселые искорки в глазах Бондарчука и сам с трудом сдержал улыбку, которая сейчас была бы совсем некстати.

— Ну… — парторг, очевидно, хотел пожать руку, но вместо этого на лету подхватил трубку зазвеневшего телефона. Несколько секунд он слушал, а на его скулах медленно вспухали желваки, и смуглая кожа над бровями бледнела. — Кто на районе? Где Очередько? Давно? — выпалил он и, бросив трубку, крикнул: — Дубиицева завалило в лаве… Слышите? — Глаза его остановились на Рогове. — Действуй! Я следом за тобой.

Дробот и Филенков одновременно вскочили. Рогов выбежал, крикнув им с лестницы:

— Будьте у телефонов!

Потом он никак не мог припомнить, у кого выхватил на ходу аккумулятор. Вскочил в клеть, крикнул рукоятчице:

— Аварийный!

Бьет частый сигнал, потом наступает тревожная тишина, клеть чуть вздрагивает и падает, в холодную глубь ствола. Б последнюю секунду Рогов заметил, что рядом с рукоятчицей стоит Аннушка с совершенно окаменевшим лицом. Руки ее торопливо рвали у горла узел косынки.

— Коля! Коля же! — вдруг закричала она страшно и запрокинула голову…

…Пока порожний электровоз с недозволенной скоростью мчался на аварийный участок, Рогов пытался восстановить в памяти схему нарушенной выработки и почему-то не мог этого сделать. Мысли прыгали от разговора с Бондарчуком к спору Дубинцева с Очередько.

И все время перед его глазами стоял Николай, как он его запомнил во время последней встречи. Упрямо наклонив голову, сдерживая гневную дрожь бровей, он говорит: «В верхней лаве работать нельзя!» — и поднимает глаза на Очередько.

Рогов сжал кулаки — разве не дико, что этот безграмотный, самовлюбленный болтун по прихоти Дробота был назначен районным инженером!

Он представил себе, как в эту минуту сотни горняков, разделенные мощными толщами пород и угля, продолжают работу — долбят, бурят, грузят, бегут от взрывов в укрытия, толкают вагончики, прокладывают новые откаточные пути, но во всем этом неустанном движении все они, даже в самых отдаленных и глухих выработках, думают только о том, что делается в тридцать первой лаве: как тот молодой парень, фамилию которого даже не все знают, — живой ли он?

На крутых поворотах казалось, что электровоз вот-вот ударится о стойки, стремительно летящие навстречу. Но Рогов почти не замечал этого, поминутно торопил машиниста:

— Нажимай, нажимай!

Сквозь лязганье железа взвывали моторы. Еще один поворот. Налево конно-откаточный штрек седьмого участка. Рогов взмахнул лампочкой.

— Стой!

Пиликнули тормоза, на уши тяжело спустилась глухая тишина.

Сразу же наткнулся на большую группу рабочих, окруживших Деренкова.

Приподняв лампочку так, чтобы видеть лицо забойщика, спросил, как все случилось.

— А вы что тут следствие наводите? — закричал Деренков. — Вот еще… прокурор нашелся!

— Молчать! — тихо остановил его Рогов и спросил у окружающих, где Очередько.

— Я здесь, — необычайно смиренно отозвался тот из-за чьей-то спины. — Я побегу сейчас… к начальнику шахты… лично доложу…

— Лично вы нужны здесь, — сказал Рогов и внимательно оглядел собравшихся.

Полтора десятка шахтеров настороженно молчали. Сверху, со стороны аварийной лавы, доносились частые сдвоенные удары.

— Кто там? — удивился Рогов.

— Вощин с сыном, — ответил Черепанов.

— А, бесполезно все это… — махнул рукой Деренков, — такая махина рухнула — в месяц не откопаешь.

— Как все это случилось? — оборвал его Рогов.

— Как?.. — забойщик замялся на секунду. — Я ему, то-есть начальнику, говорю: «Не ходите!», а он мне; «Какое твое десятое дело? Кто есть ты и кто есть я?» Ну и пошел, ну и давануло, значит, как ножом…

— А где он был в это время: в просеке или еще в лаве?

— А я откуда знаю? — снова распалился Деренков. — Она как сыпанет, я и глазом не успел моргнуть, меня оттуда одним духом шибануло!

Рогов решил, что во время обвала Деренкова не было в самой лаве. Дубинцев, может быть, успел подняться к промежуточной просеке, значит нужно немедленно пробиваться к этой просеке со стороны лесоспускного ходка, что впереди лавы, и одновременно итти снизу, заново разрезая целик и разбирая завал. Но как много все это отнимет времени! Выдержит ли Дубинцев, есть ли к нему доступ воздуха, можно ли с ним установить хоть какую-нибудь связь?

«Все можно, — решительно тряхнул головой Рогов. — Все можно, если там человек!»

Приказав следовать за собой Черепанову и Очередько, он поспешно поднялся в ходовую печь.

…Бились вторые сутки. Черепанов впервые разозлился на Рогова, когда тот предложил его бригаде уступить место тем, кто не устал, кто быстрее поведет дело.

— Не тревожьте нас! — огрызнулся бригадир. — Не имеете права!

Завал разбирали от груди забоя и поднялись уже метров на десять. Работали по двое, остальные отдыхали тут же в просеке. Четверо лесогонов непрерывно подавали крепежник — стойки приходилось ставить так часто, чтобы только можно было между ними проползти: нарушенная кровля совсем не держалась.

Лица у комсомольцев осунулись, глаза поблескивали настороженно, голоса охрипли; прямо к забою им приносили пищу, меняли аккумуляторы, инструмент. Усталость сказывалась только в том, что стали чаще меняться, беспокойнее дремали, отрывистее, лаконичнее разговаривали. Попробовал в лаву сунуться Деренков, но сидевший внизу, в просеке, Саеног решительно заявил: