Лев Правдин - Ответственность

— Фронтовой?

— Никакой, — улыбнулась Таисия Никитична, — просто хороший человек.

— Ясно, — с явным сомнением протянула девушка.

Она обиженно замолчала, тем более что самолет взревел изо всех сил, отчего все внутри его задрожало, и разговаривать просто не имело смысла. Все равно никто ничего бы не понял.

Самолет, старый и довольно потрепанный транспортник Ли-2, тронулся в путь. Он долго раскачивался на взлетной дорожке полевого аэродрома и, подпрыгивая, бежал в кромешной тьме, словно не решаясь оторваться от земли. Таисия Никитична снова подумала, что на этот самолет возложено непосильное для него дело. Одна надежда на летчика. Ожгибесов. Ему Таисия Никитична до того привыкла доверять свою жизнь, что даже никогда и не думала об опасности.

А тут почему-то подумала, и не столько о своей жизни, сколько о том, что будет, если они не долетят. Ведь сейчас все зависит не только от качества самолета или от умения и отваги летчика. Мысль о смерти никогда еще не посещала ее. Может быть, оттого, что насмотрелась на чужие смерти?

Наконец самолет оторвался от земли, сразу успокоился и загудел ровно и удовлетворенно. Нет, все-таки Ожгибесову, как и всегда, можно доверять.

— Этот летчик, Саша, просто милый мальчик, — немного напрягая голос, проговорила Таисия Никитична.

Девушка недоверчиво взглянула на нее:

— Мальчик? Не сказала бы.

— Он моложе меня.

— Это ничего не значит. Видела, как вы целовались.

Девушка перестала сердиться, даже подмигнула.

— Нет. Это я его поцеловала, — внесла ясность Таисия Никитична. — Он хороший парень и давно влюблен в меня. Еще до войны. А у меня муж и сын.

— Ничего это все сейчас не значит, — с отчаянным оживлением повторила девушка. — И никому не надо… Сдерживать свои порывы — зачем? Никому не надо, и никто не осудит.

Она так настаивала на своем, что пришлось рассказать всю небогатую событиями историю Сашиной любви. На высоте две тысячи метров и при скорости триста километров в час этот рассказ не мог занять много времени.

— Мы с ним не встречались больше с самого начала войны… Это что? Линия фронта?

Девушка ответила!

— Тут везде фронт.

По тому, как она держалась и как говорила, и по ладно пригнанной одежде было видно, что воюет она не в первый день и обо всем у нее есть свое прочное мнение. Рассказ Таисии Никитичны не очень-то ее взволновал и ничего ей не объяснил.

— Нам все должно проститься, если живы вернемся. Все, что сам себе простишь, то и все должны простить.

— А если не останемся живы?

— Тогда скажут: погибли как герои. А у героев какие же грехи? У героев только подвиги…

Она помолчала, вспомнив что-то нелегкое, и медленно договорила:

— И мы простим все тем, которые в тылу. Я в Ленинграде три дня жила, аппаратуру получала. Насмотрелась всего. Вот фашистам проклятым ничего не простим. Я злобы набралась на всю жизнь. Ни одному фашисту не должно быть прощения.

Она не считала себя очень уж молодой: на третьем курсе филфака училась. Зовут Валя, Валентина Косых. Коренная уральская фамилия. На фронте с сорок второго. Радистка. Переводчица.

— Вы говорите по-немецки?

— Учила в институте. Немцы меня сразу понимают, а я их. У нас тут разговоры простые и короткие…

— Я тоже учила немецкий, да все, наверное, перезабыла. Вот с вами и попрактикуюсь.

Оказалось, что Валя специальностью своей недовольна. Мечтала стать снайпером, в тайге выросла, стрелять умеет, и неплохо, но подвело зрение. Предложили в медсестры или в связь. Согласилась. А что делать? Конечно, от радиосвязи иногда вся жизнь отряда зависит, но лично ей не го нужно. Не для того стремилась на фронт. И Бакшин это понимает, идет навстречу. Тем более, что есть второй радист. В самый раз такому рацию таскать и сидеть в укрытии. Нет, он парень ничего, у Бакшина плохие не задерживаются. Фамилия его Гусиков. А как звать, не знаю, и, кажется, никто не знает. Гусиков — и все. Нет, он ничего, только чересчур себя переоценивает, как будто это очень уж важно, чтобы он невредим остался.

— По-моему, это для каждого важно.

— Жизнь человеку дана, чтобы жить. А как? Это каждый по-своему понимает. Наш Батя говорит, что жизнь человека имеет значение только в коллективе и для коллектива.

— Ну, это уж общие слова.

— Не знаете нашего Батю. У него нет общих слов. У него все слова от глубокого убеждения. Он говорит только то, во что верит. А уж он-то убежден, что его собственная жизнь имеет значение, только если она необходима для общего дела.

— А вы-то сами как думаете?

— В общем так же. Нет, проще даже. Умирать сейчас или через двадцать лет — какая разница? Наверное, вы думаете, что я авантюристка?

— Нет, — резко ответила Таисия Никитична, — это не авантюра и, по-моему, не героизм. Так думать — просто отчаяние, когда уж ничего не останется. Край.

— По краю ходим, — отозвалась девушка из темноты.

— Надо думать о победе, а не о смерти.

— Победа и смерть — это рядом. Ох, чтоб тебя!..

Словно ударившись о какое-то невидимое препятствие, самолет резко провалился. Несколько бесконечных мгновений продолжалось это тошнотворное падение, и снова ровное гудение и не ощутимый в темноте полет.

— Воздушная яма, — сказала Таисия Никитична и услыхала спокойный и чуть возбужденный голос:

— Тут не успеешь и понять, какая воздушная, а какая взрывная. Скоро прилетим.

Сигнальные костры, догорая, отражались на плоскостях самолета тревожными пожарными отблесками. Этот вздрагивающий неяркий свет еще больше сгущал темноту, и поляна казалась такой маленькой и черной, что было непонятно, как тут мог сесть большой, тяжело груженный самолет.

Деревья, обступающие поляну со всех сторон, то появлялись, то исчезали при вздрагивающем свете догорающих костров. Похоже, будто они собираются напасть на самолет и никак не решаются. Так показалось Таисии Никитичне, пока она спускалась по алюминиевой лесенке.

А из-за деревьев очень решительно начали выскакивать ловкие, казавшиеся маленькими, люди. Они с молчаливой деловитостью бежали к самолету. Подбежав, очень скоро стали разгружать ящики и мешки, которые им привезли. Все ими делалось и бережно, и ловко, видно было, как эти люди хорошо знали свое дело и какая выучка, какая дисциплина ими двигала.

Тут Таисия Никитична увидела Бакшина. Она сразу догадалась, что это именно он. Как и все, он возник из темноты и, размашисто шагая по мокрой побуревшей траве, быстро приближался к самолету. Сразу видно — идет хозяин, командир. Ее командир, про которого говорили, что он никого не бережет, и прежде всего самого себя, и что он человек, убежденный в своем деле, для которого ему ничего не жаль.