Адриан Романовский - Верность

Вернувшись на корабль поздно вечером, Якум под строгим секретом сообщил Клюссу решение комитета.

— Об этом решении, Александр Иванович, должны знать на корабле только вы, я и комиссар.

— Полностью с вами согласен, Александр Семенович. Только поторопите доставку грузов: времени терять нельзя, все секреты недолговечны.

Всю ночь грузили провизию, оружие, патроны. Были не только заполнены трюмы, но и заложена нижняя палуба и часть верхней. Боцман пытался протестовать: груза слишком много, всего не погрузить. Но старший офицер строго приказал «не рассуждать», а попроворнее делать свое дело. Боцман прикусил язык и ворча распоряжался укладкой ящиков с консервами и мешков с мукой.

Корабль сильно сел на нос. Торчавший из клюза левый якорь почти касался воды. Палубный груз найтовили и закрывали брезентами… Погрузку закончили до подъема флага. Скатили палубу, надраили медяшку, почистили и смазали орудие. Поднимали пары. Пламя гудело в топках котлов, из трубы лез вверх густой дым.

Отход был назначен в полдень, и обед раздали на час раньше. За столом в кают-компании не было старшего механика. Нифонтов не придал этому значения: хлопочет, наверно, у котлов и механизмов. Неторопливо пообедав, он распорядился, чтобы Заварину оставили «расход», вышел на палубу и приказал свистать всех наверх.

Ровно в полдень начали отдавать швартовы. Вдруг на склоне сопки Сигнального полуострова Нифонтов увидел трех недавно купленных для команды бурых медвежат, которых удерживал на цепочках не совсем трезвый старший механик. Рядом топтался доктор Стадницкий. Заварин что-то громко возражал и вдруг начал кричать:

— Я не хочу в Америку! Не пойду на корабль! Буду здесь с медведями берлогу рыть!

Около них собрались любопытные. Отход от пристани приостановили. Стремясь предотвратить назревавший скандал, Павловский поторопился послать за милицией. Через минуту на мостик поднялся командир и недовольно спросил Нифонтова, в чем дело. Приказал немедленно сойти на берег и доставить старшего механика на корабль.

Нифонтову это удалось даже без применения силы. Заварин покорно пошел за медвежатами, когда их повели на корабль, но, вступив на палубу, вдруг заартачился.

— Пустите меня, — орал он, — я останусь на берегу! Я не хочу в Америку! Там одни американцы. Нет женщин! Нет водки! Я там умру с тоски!

Матросы улыбались. С берега к борту бежали любопытные, среди них были и японцы.

Разгневанный Клюсс приказал немедленно запереть Заварина в каюте. Штурман побежал передавать это приказание старшему офицеру и на трапе столкнулся с Якумои. Комиссар пошел вслед за штурманом. К борту подошли три вооруженных винтовками милиционера.

— Ваша помощь не нужна, товарищи! — сказал командир. — Мы справимся сами!

Старший наряда откозырял, и все трое пошли обратно.

— Вот она, хваленая офицерская дисциплина! — с сердцем сказал Якум.

Взбешенный командир молчал. Вдруг в кормовом срезе сухо щелкнул пистолетный выстрел и непосредственно за ним, покрывая все звуки, стал травиться пар: о задержке отхода корабля машину не предупредили и старательно шуровавшие кочегары подорвали предохранительные клапаны.

Наконец машина была готова к походу. Поползла из воды якорная цепь, с берега замахали фуражками. На мостике звенел машинный телеграф: командир переменными ходами разворачивался на выход. На мостик взбежал штурман.

— Всё, Александр Иванович, — доложил он запыхавшись, — вот его пистолет. Уложили на койку, там с ним остался доктор.

— Застрелился?! — вскрикнул командир.

— Нет, Александр Иванович, вы… самое… его не так поняли, — пояснил Нифонтов. — Пуля никого не задела. Выстрел произошел, когда штурман отбирал у него пистолет и, кажется, вывихнул ему руку в запястье. Сейчас доктор делает перевязку, а Константин Николаевич плачет, как баба.

Мимо японского броненосца прошли без традиционного сигнала «захождение». На обоих кораблях горнисты стояли наготове, но, грозно сверкнув глазами, Клюсс приказал «захождения» не играть.

Пройдя скалы Три Брата, корабль нырнул в густой туман. Штурман по компасу и лагу повел судно к Шипунскому мысу. Только теперь, войдя в штурманскую рубку, Клюсс молча указал на карте пункт назначения. Беловеский, также молча, кивнул.

— Туманных сигналов не давать! Склянок не бить! Внимательно смотреть вперед и по сторонам! И слушать! — приказал командир, покидая мостик.

Слегка зарываясь перегруженным носом на пологой океанской волне, «Адмирал Завойко» быстро шел вперед, в загадочную сырую мглу. Из-под форштевня то и дело разлетались в стороны, тяжело махая крыльями и чертя хвостами по воде, разжиревшие топорки — морские попугаи.

Выгрузив в бухте Калыгирь оружие и провизию для будущих камчатских партизан, «Адмирал Завойко» снова нырнул в упорно стоявший вдоль берега туман. В радиорубке было душно и жарко. Гудел альтернатор. Дутиков передавал последнюю телеграмму:

«Петропавловск Ларину. Ваше поручение выполнено все здоровы Клюсс Якум».

Жалобно пел искровой передатчик, посылая в эфир точки и тире. Сняв руку с ключа, радиотелеграфист стал слушать. Получив ответ, вынул и положил в карман предохранители, запер рубку на ключ и пошел докладывать командиру.

Клюсс сказал:

— Теперь никаких передач. Только слушать и об услышанном немедленно докладывать. За это вы отвечаете головой.

— Понял, товарищ командир. Можете быть спокойны. Разрешите идти?

Отпустив Дутикова, Клюсс повернулся к сидевшему на диване комиссару.

— Что вы намерены делать, Александр Иванович, если нас остановят японцы? — спросил тот.

Клюсс поднял брови:

— Как это — остановят? Я не намерен останавливаться, батенька.

— Они могут начать стрелять.

— И мы можем стрелять… Но этого не будет. Океан велик. Везде густой туман. А они, наверно, ищут нас на пути в Ванкувер… Если же нас всё-таки настигнут, то спросят сигналом, куда мы идем. Я отвечу: «Во Владивосток» — ведь мы идем в этом направлении. В этом случае они или оставят нас в покое, или пойдут за нами. Дождемся тумана и постараемся улизнуть. Ну а если встретимся южнее Владивостока и тумана не будет, придется стрелять.

— Нас потопят, Александр Иванович.

— Это вы совершенно правильно догадались, — печально улыбнулся Клюсс, — не мы первые. Но уж ходить под японским флагом, как наш бывший «Орел» [9] «Ивами» — бывший русский броненосец «Орел», захваченный японцами после Цусимского боя. — видали его в Петропавловске? — «Адмирал Завойко» не будет!..

Наступило молчание. Павловский почувствовал в словах Клюсса суровую решимость. «Да, — подумал он, — вот что значит военное воспитание. С юных лет оно приучает думать о смерти в неравном бою как о чем-то само собою разумеющемся». Ему вспомнилась прочитанная ещё в гимназические годы быль о черноморском бриге «Меркурий». Командир его, вступая в неравный бой, положил у входа в крюйткамеру заряженный пистолет и объявил команде, что последний оставшийся в живых должен взорвать бриг вместе с ворвавшимися на абордаж турками…