Адриан Романовский - Верность

Спасла его подпольная партийная организация. Через подставных лиц выкупила у контрразведки за 500 иен с условием, что после освобождения он в 48 часов покинет территорию «Приамурского правительства». После выкупа две подпольщицы-комсомолки провели его на квартиру мистера Юинга, преподавателя английского языка, купили билет на пароход, идущий в Шанхай, посоветовав искать приюта на «Адмирале Завойко». Таково было решение подпольного ревкома.

Павловский приезду Глинкова искренне обрадовался. Вот и кончилось его партийное одиночество. Теперь на корабле кроме него будет член партии, прошедший большую школу политической и подпольной работы. Глинкова он знал, несколько раз встречался с ним на совещаниях у комиссара Сибирской флотилии и теперь решил попросить у него помощи.

— Мы все очень рады вашему появлению на судне, — сказал он, протягивая Глинкову руку, — а мне необходимо поговорить с вами по целому ряду вопросов.

— Пожалуйста, товарищ Павловский, я готов, — просто ответил Глинков, поднимаясь

В каюте комиссара они пробыли до ужина. Павловский рассказал Глинкову о том, что в течение года произошло на посыльном судне.

— Основной ваш промах заключается в том, что вы до сих пор в одиночестве, — сказал Глинков. — Ещё год назад следовало создать на судне группу сочувствующих и, опираясь на неё, развернуть партийную работу среди экипажа. Но и сейчас время ещё не упущено.

— Я прошу вас, Павел Фадеевич, начать эту работу.

— Хорошо. Пусть это будет моим первым партийным поручением на судне, — согласился Глинков.

О прибытии Глинкова Нифонтов сейчас же написал командиру письмо-рапорт в госпиталь. Радовался подкреплению экипажа надежным офицером и просил зачислить его на должность судового врача вместо арестованного Полговского, которому «не предъявлено до сих, пор никакого конкретного обвинения, хотя он сидит уже десять дней».

Письмо это в запечатанном конверте он отдал Павловскому, подумав: «Как кстати приехал Глинков. Настоящий революционер, балтиец. Не чета нашему комиссару. Вот, заслуженный большевик, а прежде всего явился ко мне, к старшему офицеру».

Когда комиссар уехал, Нифонтов сказал штурману:

— Как-то странно, командир уже девять дней в госпитале и до сих пор мне ничего не пишет. Это так на него не похоже. Можно подумать, что он вывихнул не ногу, а руку. Нет, тут что-то не так.

Наконец после обеда с берега подошла шампунька с комиссаром и командиром. Приняв рапорт, Клюсс легко взбежал по трапу на верхнюю палубу. Едва поспевавший за ним Нифонтов осведомился:

— Как ваша нога, Александр Иванович?

Вопрос звучал смешно после прыткости, продемонстрированной командиром на двух трапах. Окружившие его офицеры улыбались. Клюсс подмигнул:

— Прежде всего, товарищи офицеры, прошу меня извинить. Обстановка вынудила меня почти десять дней вас дурачить. Я совершенно здоров, и никакого вывиха не было. Просто я должен был совершенно секретно съездить в Пекин.

Все весело переглянулись, только Нифонтов обиженно надул губы и отвернулся. Спускаясь вниз в свою каюту, он подумал: «Кто же на самом деле командовал кораблем? Комиссар? Штурман? Может быть, комиссар и штурман вдвоем? Кто угодно, только не я. Сидел здесь безвыездно только для представительства… Да, незавидное у меня положение!»

За ужином в кают-компании командир сказал офицерам:

— Всех вопросов, касающихся нашего корабля, пока решить не удалось. Но сделано главное: китайские власти признали, что «Адмирал Завойко» — военное посыльное судно, находящееся в распоряжении миссии. Мы получили постоянный, утвержденный Агаревым кредит в здешней конторе Центросоюза. Это избавит нас от финансовых затруднений.

— А как там смотрят на Хрептовича, Александр Иванович? — спросил Григорьев.

— Китайцы боятся сунуться в Международный сеттльмент, а белоэмигранты свили своё гнездо именно там. Но я получил указание: на китайской территории с белоэмигрантами не церемониться, на палубе нашего корабля действовать оружием, брать пленных и передавать их китайским властям, которые обещают их судить как бандитов.

— А как с арестованными? — спросил Нифонтов.

— Арестованных придется держать на корабле. Отправить их в Читу нельзя.

Заключая беседу, Клюсс сказал:

— Так вот, товарищи. Наше положение несколько упрочилось, но уйти отсюда мы не можем. Да и некуда. А стоянка в Шанхае требует выдержки, постоянной бдительности и боевой готовности.

После ужина в каюту командира пришел Нифонтов:

— Прежде чем съехать на берег, Александр Иванович, я хотел поговорить с вами о Полговском. По-моему, мы незаконно держим его под арестом.

Клюсс вопросительно улыбнулся:

— Как это незаконно? Устав предоставляет мне это право. А по-вашему, оснований для ареста нет?

Нифонтов сделал серьезное лицо.

— Ведь он практически ничего не сделал, Александр Иванович. Только разговоры, да, пожалуй, ещё хранение оружия на борту.

Клюсс тоже стал серьезным.

— Не сделал потому, что не успел сделать, а не потому, что не хотел или не мог. Как же его после этого не держать под арестом? Что же тогда, по-вашему, с ним следует сделать?

— Я бы на вашем месте списал его с корабля, как вы списали Стадницкого и Заварина.

— Они не пожелали служить Дальневосточной республике. Это ещё не преступление. А Полговской служил, стоял на вахте! И тайно содействовал нашим врагам. Пусть соотечественникам, но врагам. Неужели вы этого не понимаете?

Нифонтов покраснел:

— Понимаю, Александр Иванович. Но так ли уж важно его судить?

— Очень важно, Николай Петрович. Да и экипаж требует суда над Полговским и сурового наказания. Разве вы этого не чувствуете?

Нифонтов вспомнил своё обещание построившейся ночью команде и почувствовал, что командир прав. Помолчав, он спросил:

— Значит, вы решили привезти его для суда во Владивосток?

— Бесповоротно, Николай Петрович.

— Ведь это ему смертный приговор.

— По-человечески мне его жаль. Но не забывайте, что мы с вами не только человеки, но и офицеры Дальневосточной республики.

— Разрешите ехать на берег, Александр Иванович? Я обязан проводить в жизнь ваше решение, хотя с ним и не согласен.

— Пожалуйста, Николай Петрович. И можете отдыхать до вторника.

После ухода старшего офицера Клюсс долго сидел в глубокой задумчивости.

Ознаменовавший начало лета свирепый тайфун обрушился на юго-восточное побережье Японии, а в Приморье приглушил летний муссон. Владивосток радовался хорошей погоде. Туман и морось исчезли. Жаркие лучи стоявшего высоко солнца быстро высушили брусчатку мостовой, Весело позванивали трамваи, тарахтели пролетки, временами фыркал редкий автомобиль. В расправившем листву сквере копошились в песке нарядные дети под наблюдением нянек и скучавших на скамейках агентов уголовной полиции. Похищения детей буржуазии с требованиями выкупа за их возвращение стали источником заработка для многочисленных бандитских шаек, а отчасти и для тайной полиции: за охрану родители платили агентам особо.