Дмитрий Снегин - Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести

— Спасибо. Обязательно сбережем, — попрощался Береговой со словоохотливым стариком.

На шоссе машину обступили плотным кольцом бойцы и командиры. Генерал склонился над раненым, всмотрелся в молодое и теперь уже тронутое страданием лицо.

— Ну, ты еще покажешь им кузькину мать, лейтенант.

Не открывая глаз, лейтенант осторожно прижал рукой большую планшетку и неожиданно звучно проговорил:

— Оружие и оперативные документы при мне, самолет охраняют колхозники.

— Трогай! — приказал генерал шоферу и захлопнул дверцу...

— Вот оно значит как: ранен-то ранен, а «оружие и документы при мне», — сосредоточенным взглядом обвел всех Соколов, когда машина генерала нырнула в крутой овраг и шум ее мотора замер...

Уже в теплушке, лежа на мерно подрагивающих нарах, Береговой сказал Васе Марачкову:

— Соколова, по-моему, надо поставить командиром орудия.

— Правильно. Толковый парень.

Эшелоны разгрузились на станции Волоколамск и расположились в окрестностях города задолго до рассвета. Панфилов был в Ставке. Вернулся из Москвы под утро и приказал вызвать командиров частей. Встретил их генерал в ярко освещенной и просторной комнате, с каждым поздоровался за руку, сразу приступил к делу.

— Самое важное в моем разговоре с вами, товарищи командиры, это — Москва. Главное командование поставило перед нашей дивизией задачу — сломить наступление немецко-фашистских войск на одном из трудных направлений — на Волоколамском направлении.

При этих словах он пытливо посмотрел на присутствующих. Курганов встретился взглядом с Панфиловым и подался к нему, словно хотел что-то сказать, но так и замер, не проронив ни слова. Батальонный комиссар Петр Логвиненко стоял бледный, настороженный и нервно тискал в руках планшетку. Начальник штаба дивизии Серебряков, посвященный ранее в дело, привычно разворачивал оперативную карту на большом столе.

Генерал потер лоб, лицо его приняло сосредоточенное и решительное выражение.

— Так вот, товарищи. Надо нам встретить немцев крепким контрударом. Бить придется их при открытых флангах. Защищаем, вот смотрите на карту, не по уставу широкую полосу.

— Трудновато будет, — глухо отозвался Курганов после короткой паузы.

— Нелегко, — просто ответил генерал. — Но бить врага надо, и мы будем бить.

— Я не к тому, — заторопился Курганов, что с ним случалось очень редко. — Маловато артиллерии у нас.

— Вот я и решил. Головному стрелковому полку оборонять шоссе и железную дорогу. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что здесь враг будет наносить главный удар. Помимо дивизиона давайте усилим этот полк еще одной батареей. Вы согласны?

— Пожалуй, правильно.

— А с флангами как быть, товарищ генерал? — спросил комиссар, тщательно нанося на карту боевой порядок своих подразделений.

— Фланги должны быть наглухо прикрыты системой пулеметного огня, — пояснил за генерала Серебряков.

— Верно, Иван Иванович, верно. Поручаю каждому из вас лично установить пулеметы на флангах. А потом... Случится какому-нибудь подразделению оказаться в кольце — оно обязано драться самостоятельно и любой ценой пробиться к своим. Этому способу боя многие из нас обучены в годы гражданской войны. Будем умело действовать сейчас, бойцы нас не подведут. В дивизии народ вы сами знаете какой.

Вынув портсигар, Панфилов закурил и долго смотрел на спичку, не гася ее. Потом спросил у Курганова:

— Как у вас кони?

Странный вопрос, подумал Курганов и глухо обронил:

— В порядке, товарищ генерал.

— Смотрите. Маневрировать нам придется часто, внезапно перебрасывать батареи с одного участка боя на другой... Да, кстати, — обратился он к начальнику штаба, — отныне на каждый день боя давайте командирам частей запасные пункты нашего расположения. Какая бы обстановка ни сложилась в ходе боя, каждый командир, каждый боец должен всегда знать, куда ему надо пробиваться, чтобы найти своих.

Он вынул часы, покачал головой:

— Время не ждет. Если нет вопросов — по местам. В течение дня произвести рекогносцировку своих участков и к вечеру занять боевой порядок.

Панфилов положил раскуренную папироску в пепельницу, закинул руки за спину.

— Пожалуй, все, — медленно проговорил он.

Батальонный комиссар Петр Логвиненко порывисто подошел к нему,горячо спросил:

— Товарищ генерал, Москва... это серьезно?

— Да, — твердо ответил Панфилов, — и снова помедлил. — И я заверил Ставку, что наша дивизия оправдает доверие.

Почти никто из артиллеристов до войны не бывал в центральной полосе России и знал о ней лишь по рассказам, газетам, кинофильмам.

Сейчас сюда вступил октябрь. Дороги были влажны и липки от утренних морозцев, но трава по обочинам стояла сочная и по-весеннему зеленая. Зато покрылись щедрым багрянцем деревья. Березовые рощи казались сквозными и легкими. Тонкие оранжевато-золотистые кроны их были словно врезаны в ясную синеву неба.

Дивизион, стороной обойдя Волоколамск, медленно двигался на запад. Придерживая коня, Петрашко по карте сверял правильность маршрута и, как бы убеждая, шептал: «Правильно держим путь».

Береговой не выдержал, окликнул встречного крестьянина:

— Как проехать на село Ильинское?

— А так вот и поезжайте: до Щекина, потом направо — на Михайловку, за Михайловской будет еще одно Щекино, помене первого, а там и Ильинское обозначится.

— Далеко ли?

— Далеконько, верст семь будет, — махнул в знак окончания разговора крестьянин и тронул серенького конька.

Арсений снова склонился над картой и недоуменно покачал головой. Береговой понял его. Часто приходилось им пересекать необозримые просторы Казахстана, и не раз слышали они успокоительный ответ на вопрос: «Далеко ли до такого-то аула?» — «Зачем далеко, очень даже близко, километров тридцать-сорок...» С этими словами словоохотливыи казах в роскошном лисьем малахае и высоких, с широкими раструбами, етыках *выводил вашу лошадь на едва приметную тропу, которая убегала в матово-стальную степь, и долго стоял, глядя вам вслед. Он стоял, а лиловая сопка постепенно скрывала его от ваших глаз... А тут семь километров — и далеко...

Въехали в Щекино, в то, что «помене первого». Навстречу дивизиону двигалась странная колесница. Сильный, доброй породы вороной жеребец с усилием тянул телегу, доверху наполненную хозяйским скарбом. Чего только в ней не было — пуховые перины и железные лопаты, детская люлька и ведерный, красной меди самовар, самотканые ковровые дорожки. Поверх всего добра сидела плотная краснощекая женщина. Она едва управляла конем из-за тяжелой шубы, надетой поверх пальто. В пристяжных у воронка важно вышагивала бурая, с огромным выменем корова. Позади телеги на веревке тянулась материнской масти телка, сбоку бежала кудлатая, в белых пятнах собака.