Василий Ажаев - Далеко от Москвы

Он обеими руками пожал руку главному инженеру, поглядел ему в лицо и крепко обнял. За ним подошел Батманов и тоже обнял Беридзе, шепнув: «Давно бы так, дорогой». Вслед за остальными приблизился Алексей. Беридзе взглянул на него и улыбнулся: как всегда, на лице Ковшова можно было прочесть все, что наполняло его душу. Алексей и радовался за товарища, и был смущен. Беридзе притянул его к себе. Они расцеловались.

День клонился к концу. Все торопливо разошлись по своим кабинетам. Ковшова в коридоре догнал уже одетый Залкинд:

— Поехали к Терехову. Забыл, уславливались с тобой? Не гляди так жалобно на часы — потом наверстаешь...

Машина мчалась по дороге, словно по дну траншеи, между двумя высокими валами сугробов. Держа баранку руля большими рукавицами и вглядываясь сквозь обмерзавшее стекло, Залкинд изредка многозначительно посматривал на сидевшего рядом инженера.

— Еще раз повторяю: хороший нынче день, друг Алеша!.. Беридзе сегодня будто подарок мне сделал. Особенную гордость я испытал за него. Зачитываю анкету и думаю: отличных людей воспитала советская власть! Множество мастеров, знатоков дела, и по идеологии, по внутренней сущности своей людей совсем новых. Немцы сейчас уничтожают все живое и ценное на наших землях. Настанет конец войны... Придется восстанавливать разрушенное. И мы восстановим быстро и в лучшем, чем было, виде! Почему? Потому, что у нас десятки и сотни тысяч преданных Сталину мастеров дела, очень много Беридзе, обладающих опытом и знаниями. Верно или нет, Алеша?

— Да, — согласился Ковшов. — Я тоже об этом думал, только по-другому.

— А как? — Залкинд на миг оторвался взглядом от дороги.

— У нас, молодых людей, воспитанных советской властью, должна быть сейчас очень высока требовательность к себе.

— В чем? В смысле сознания своего долга?

— Нет, это само собой, это лежит в основе всего — преданность Родине и партии, готовность поступиться личным, даже жизнью, если требует долг. Я имею в виду другое. Годам к тридцати, скажем, советский молодой человек не имеет права быть недоучкой. Он обязан стать хозяином в том деле, какое он для себя избрал! У нас выросли тысячи руководителей, инженеров, архитекторов, химиков, учителей, врачей — настоящих мастеров. И у нас много еще есть недоучек, просто плохо грамотных людей. А ведь все имели равные возможности.

Машина, въехав сразмаху на неутрамбованный участок дороги, забуксовала в рыхлом сугробе. Ловко переключая скорости и вращая баранку, Залкинд старался вывести машину из опасного места. Ему удалось это не сразу.

— Я думал, застрянем, — сказал Алексей.

— Напрасная тревога. Шофер у вас первой категории, — важно заметил Михаил Борисович.

Машина пошла ровно. Залкинд не забыл, о чем они вели разговор:

— Ты высказал интересную мысль, Алеша. Меня тоже занимает этот вопрос: почему наши люди с одинаковыми биографиями, равными правами в обществе и даже, предположим, равноценными природными способностями, приходят к различным результатам в жизни? Я без тревоги не могу вспомнить о Ефимове. Думаю о нем все эти дни и не могу не сравнивать... вот хотя бы с Тереховым, к которому мы едем. Они сверстники, вместе прибыли в Новинск. Кажется, даже в одной группе комсомольцев. Здесь они учились работать, возмужали, стали коммунистами. А теперь их можно, пожалуй, сравнивать, но нельзя поставить рядом. Терехов — молодец, ты сам увидишь... О Ефимове я тебе рассказывал. Почему сегодня Терехов — отличный командир трудовой армии, или, скромнее, дивизии, тогда как Ефимова, честно говоря, надо бы снять с работы. Почему обнаружилось такое различие между ними в трудный час испытания? — Залкинд вопросительно посмотрел на Алексея.

— Наверное, их пример похож на пример Батманова и Сидоренко?

— Пожалуй. Может быть, дело именно в их различном отношении к себе, в том, что у одного притупилось чувство взыскательности к себе? Очевидно, Терехов развивался закономерно, а Ефимов — неправильно. Сперва они оба одинаково хорошо себя показали, их выдвинули на руководящую работу... Терехов увидел в этом выдвижении какой-то аванс, который еще следовало отработать. Он все время учился и сумел заочно окончить московский институт. Ефимову же показалось, будто выдвижение — это естественное признание его качеств. Он решил, что всего уже достиг. С какого-то момента перестал расти — и отстал. Или я неправ, Алексей? — Залкинд пожал плечами и, заметив на дороге выбоину, притормозил машину, повел ее в объезд. — Может быть, виноват не сам Ефимов, а мы, выдвинувшие его преждевременно? Как приятно, друг Алеша, отмечать успехи людей и как обидно видеть их поражения!

Стекло обмерзало, мешая Залкинду следить за дорогой — он одной рукой счищал иней. Алексей откинул голову и закрыл глаза.

Давно уже город с его длиннейшими кварталами стандартных деревянных домов остался позади. Некоторое время дорога вилась среди двух гряд заснеженных сопок. За последней сопкой сразу открылся заводской район на обширной равнине: правильно спланированные улицы, мощеная мостовая, тротуар из асфальта, большие четырех и пятиэтажные кирпичные дома, десятки каменных корпусов, окруженных высокой оградой.

— Как думаешь, Алеша, куда я тебя привез? — Залкинд не удержался от легкой насмешки. — Помнишь, ты по приезде фыркал: слишком много шумели, мол, про Новинск, совсем это не город, а просто строительная площадка! Ну-ка, присмотрись! Заводские корпуса, жилые кварталы, клубы, больница. Видно даже из машины. А если бы ты догадался побывать здесь лет восемь назад, то увидел бы несколько нанайских фанз и глухую тайгу...

В большой приемной их остановила девушка-секретарь:

— У директора недавно началось совещание. Вы меня извините, товарищ Залкинд, я у него спрошу, как быть. — Она тотчас же вернулась, оставив дверь в кабинет открытой. — Просит зайти.

Терехов — подтянутый и стройный, с чисто выбритым молодым лицом, одетый в новый синий костюм, поднялся им навстречу из-за своего письменного стола. Встали и все, кто присутствовал здесь.

— Разговор у нас очень короткий, — сказал Терехов Залкинду. — Если не возражаете, мы продолжим, нам нужно еще десять минут.

— Разумеется, — согласился Залкинд. — Мы послушаем. Интересно, по какому поводу происходит совещание на энском дальневосточном заводе боеприпасов в знаменательный день седьмого ноября.

— Тебе известно, Михаил Борисович, что последнее время мы усиленно занимались подготовкой завода к переходу на новую ступень в выпуске спецпродукции. — Терехов говорил спокойно, вглядываясь то в Залкинда, то в Ковшова. — Именно сегодня, седьмого ноября, мы вводим три крупных новшества: конвейер — в литейном цехе, поток — в механическом и часовой операционный график — на всем заводе. Все цеха с утра на сталинской вахте. Сейчас идет к концу первая смена, и мы уточняем результаты.