Евгений Воробьев - Охота к перемене мест

Чернега спросил Михеича про записку Пасечника — не ошибка ли?

Оказалось, Пасечник расшумелся, узнав о провале Чернеги, вызвал сотрудника отдела рационализации и изобретательства, там составили список рационализаторских предложений Чернеги. И когда Пасечник был в Иркутске на пленуме обкома, он не постеснялся заехать к директору института, вручил ему бумагу от треста, длинный список изобретений Чернеги, и вопрос о зачислении был пересмотрен...

— Выходит, вы, ребята, дезертировали из тыла в разведку, — признал Михеич, попивая вечером чаек на новоселье. — Это вам плюс. Я сначала вам неверную оценку дал. Что делать, есть за мной такой грешок — опасаюсь с начальством спорить.

— Преимущество старости заключается в том, — глубокомысленно изрек Маркаров, — что лучше видишь собственные промахи.

По словам Михеича, Садырин добросовестно работал в котловане. Справедливо будет простить его и принять обратно в высотники. Пасечник, если к нему поступит согласие бригады, обещал потом, когда все вернутся, оформить Садырина приказом по управлению.

— Мое дело доложить, а решать бригаде. И последнее слово за бригадиром.

— Кем человек приходится по теперешним правилам другому человеку? — спросил Шестаков у Садырина тоном наставника. — Человек человеку друг, товарищ и брат. Об этом тебе не следует забывать, если хочешь вернуться в бригаду.

— Что же, товарищи? — всполошился Чернега. — Выходит, топим щуку?!

— Надеюсь, наши консультации приведут к цели, отвечающей интересам обеих сторон, — сказал Маркаров. — А чувство внутреннего такта, видимо, подскажет тебе, Садырин, что на работе ты не должен слишком часто брать тайм-аут, как тренер в баскетболе, когда у команды расклеивается игра... Не забывай, у нас не бригада коммунистического отдыха. Иногда полезно отдохнуть от перекура и поработать.

— Пусть перестанет давать волю рукам и ругаться, — насупился Чернега. — А то взял моду матюгаться при людях, тем более при женщинах.

— Это у меня так, для красноречия...

Садырин делал вид, что решение бригады его не очень-то волнует, а на самом деле нервничал, то и дело запускал пятерню в волосы, давно не приминаемые каской.

— Обещаешь держать марку высотника?

— Клянусь своей красотой! — Садырин прижал кулаки к груди.

— Не забывай, — продолжал Маркаров нравоучительно, — что человек обладает свободой выбора между обдуманными возможностями...

— С тобой, профессор кислых щей, не соскучишься.

Только теперь у Шестакова появилось ощущение, что вся бригада в сборе. Хотя понимал, что возиться с Садыриным придется не меньше, чем прежде.

— Можешь занять койку в нашей комнате, — предложил Погодаев дружелюбно; он уже надел куртку, кепка в руке.

— А ты куда? — спросил Садырин.

Маркаров незаметно дернул его за штанину.

— Проветриться перед сном, — ответил Погодаев...

По приезде в Братск Погодаев отправился на танцплощадку, но истоптанный дощатый круг лежал под пасмурным, холодным небом пустынный и тихий. Ни музыки, ни голосов, ни шарканья ног. Танцоры перебрались в клуб лесопромышленного комбината.

Там Погодаев встретил свою недавнюю знакомую — молоденькую, смазливую продавщицу из продовольственного магазина. В день приезда он покупал огурцы, выращенные в теплице, а продавщица вдруг приветливо предложила:

— Подождите минуту, вымою вам огурцы.

Оказывается, она завзятая танцорка. Была в ее манерах, жестах, во всем поведении чуть-чуть развязная бойкость, какая прививается ко многим продавщицам. Но эта профессиональная бойкость уживалась с застенчивостью невинного создания. А он всегда чурался романов с девушками, никогда не был соблазнителем, не давал никаких обещаний, клятв, боялся девичьих слез, избегал их возбужденной неопытности, их разочарований, их обманутых надежд.

Почти весь вечер танцевал он с продавщицей из фрукто-овощного отдела, даже проводил по ее просьбе домой, к черту на кулички. Но желания встречаться с ней у него не было.

Если в следующий раз он станет избегать этот в чем-то наивный, в чем-то вульгарный «кадр», перестанет приглашать на танцы, — обидит ее. Пожалуй, спокойнее смыться из клуба совсем.

Погодаев рассказал о своем мимолетном знакомстве Мартиросу, а тот изрек:

— Что же делать, если у тебя характер уравновешенный и холодный, как вода в Ангаре. И зимой и летом всегда плюс четыре градуса. Не хватает тридцати трех градусов до нормальной температуры.

Погодаев пожал плечами, возражать нечего. Он и в самом деле предпочитает невесомые транзитные знакомства, которые не обременяют, не достигают душевных глубин, загодя освобождают от неискренних слов, не порождают ни у кого иллюзий...

Никто в бригаде не интересовался, где и как Погодаев познакомился с прибористкой местной обсерватории Алевтиной, матерью-одиночкой, уроженкой затопленного Братска. Началось их знакомство с того, что Погодаев выпросил у нее бюллетень гидрометеостанции.

Теперь Погодаев чаще ночевал не в общежитии, а у Алевтины в «индии», поселке индивидуальных застройщиков. I

Дома, домики, домишки там стоят тесно и вразброд. Осенью они до самых крыш скрыты от глаз прохожих высокими поленницами. Если вечер не слишком темный, видно, как ветер согласно сносит все дымы из печных труб в одну сторону.

Варежка по приезде быстро заметила, что о Погодаеве кто-то заботится — обстиран, ухожен.

Чуть не каждый день в кармане у него свежий бюллетень гидрометеостанции. Его печатали на ротаторе и рассылали только большому начальству — в Братскгэсстрой, горком, горсовет, директору ГЭС, на аэродромы, в пароходство. Погодаев охотно, важничая, сообщал прогноз погоды на завтра, уровень воды в Байкале, на плотинах и на пристанях.

Как-то раз Погодаев затащил Маркарова в «индию» и познакомил его с Алевтиной — ей за тридцать, красотой не отличается, но лицо красят темные глаза с длинными черными ресницами, улыбчивая.

За ужином зашел разговор о загазованности поселка. Когда ветер дует со стороны алюминиевого завода, окон лучше не открывать.

Загазованный воздух побудил Алевтину этой осенью определить сына куда-то в лесную школу. Она мечтает бросить домишко с высокой поленницей дров, но сложность в том, что старожилам «индии» в новом благоустроенном жилье отказывают.

Когда-то, по словам Алевтины, Братскгэсстрой охотно помогал поселенцам. Они строились самостийно без плана, без проекта. Здесь селились кадры строителей, которые сами позаботились о крыше для себя, к тому же кадры пожизненные — уж от своей-то крыши, от своего огорода никто не уедет.

— Ходила я в горсовет с просьбой переселить. Думаете, одна я с такой жалобой? В приемной темно от посетителей. Под каждой крышей свои мыши, в каждой избушке свои поскрипушки.