Елизар Мальцев - От всего сердца

«Неужели я вправду приглянулась ему?» Синие, хмелеющие при виде ее глаза Ракитина всегда будили в Груне тревожную робость.

Опустив голову, краснея, она пошла ему навстречу. Ракитин спешился, в лад неторопливым его шагам чуть слышно позвякивала уздечка.

— Груня… Здравствуйте! — сказал он, придыхая, будто бежал к ней издалека. В голосе его было столько невысказанной радости, что она сразу не решилась посмотреть в лицо Ракитина — Еду вот сейчас и думаю, а вдруг вы повстречаетесь? И как угадал… Куда это вы?

Она скользнула взглядом по пыльным сапогам, темно-синим полугалифе и гимнастерке, по девичье-белому лицу с беспокойным румянцем на скулах. От обветренных, сухих губ его, казалось, веяло жаром.

Он запустил пальцы в спутанные черные, как будто влажные, волосы и рывком отвел их назад.

— В район, — шепотом сказала она.

— Я немного провожу вас — Он шел рядом, не отрывал глаз от ее лица. — Большие дела там, в районе? Может быть, я помогу?..

Не поднимая головы, она рассказала ему о мальчике. Но Ракитин, казалось, ничего не понимал, он только смотрел на нее и улыбался.

— Да, да, их привезли вчера вечером на машине… Замечательные такие мальчишки!.. Да постойте, Груня, чего мы так торопимся? Разве кто гонит нас?

Они остановились у мостика. Шумела река; по серым валунам ползли дымчатые тени от громоздящихся на кручах сосен.

— Послушайте… Груня, — он хотел взять ее за руку, но она покраснела и неловко, совсем по-детски, спрятала руку за спину. — Я давно хотел спросить… Скажите, ничего нет от Родиона?

— Зачем вы это спрашиваете? — Она все еще не могла смотреть в его лицо и, облокотившись на перила, глядела на пенный, клубящийся поток.

Ракитину хотелось бережно обнять ее за плечи, повернуть лицом к себе, но, боясь обидеть молодую женщину, он не решался сделать это.

— Ничего я о нем не знаю, ничего… — Груня покачала головой и, словно это стоило ей больших усилий, оторвалась от перил. — Я пойду…

Когда она начала подниматься в гору, он бросил в седло свое тело, окликнул:

— Груня, постойте!..

Она обернулась, ждала. Сдерживая горячившегося коня, он проговорил, задыхаясь, с мягкой хрипотцой в голосе:

— Если что надо будет, приходите, Груня!.. Я все для вас сделаю!.. Слышите? Все сделаю!

Она подняла на него зеленоватые, ясные, как ключевая вода, глаза и, не отвечая, пошла в гору. Позади, удаляясь, долго и глухо стучали копыта.

«А ведь не легко, поди, ему?» — подумала Груня и вдруг побежала с пригорка по тропинке, не чувствуя хлещущих по рукам веток.

В ложбинке она передохнула, опустилась на колени перед ручьем, ополоснула пылающее лицо. «Гуль-гуль-гуль», — беспечно пела у ее ног вода, посвистывали в кустах пичуги, винным запахом тянуло от прелой, прошлогодней травы. Лес вздыхал над головой, как большой усталый человек.

Груня немного посидела на теплом от солнца камне, прислушиваясь к картавому говорку ручья, потом не спеша поднялась и пошла.

В детском доме ее встретила приветливая женщина в белом халате. Она подробно расспрашивала Груню о ее семье, покачивая седенькой головой:

— Да, да, милая, я верю вам, верю… У нас так часто бывает… Являются и говорят, что ребенок пришелся по сердцу. Его ведь притворной лаской не привлечешь. Верно я говорю? Ну вот и славно, вот и чудесно!

Она перелистала толстую книгу и нашла нужную страницу. Здесь умещались скупые сведения о жизни мальчика: мать погибла при бомбежке, отец — летчик — разыскал сына в Барнаульском доме малютки, но повидаться с ним ему не удалось: самолет его был сбит над Волгой.

— Вот и все. — Заведующая тронула Груню за руку. — Надевайте халат… Пойдем посмотрим, что делает ваш сын…

Они вышли на большую солнечную веранду. Сад за стеклами, казалось, был полон птичьего щебета и гомона; мелькали в аллеях разноцветные детские пальтишки, свитеры. На площадке под алой шляпкой огромного мухомора сгрудились белые низенькие столики, за голубым барьерчиком малыши насыпали лопаточками песок в ведерки, вдалеке, как большие пресс-папье, лениво колыхались качалки, облепленные визжащими ребятишками.

«Да разве он пойдет со мной от такой жизни, — тоскливо подумала Груня, — его отсюда ничем не уманишь».

— Идите к Павлику одна, — сказала заведующая, — он на лужайке.

На песчаную дорожку падали жидкие утренние тени от набухающих почками веток, у Груни пестрило в глазах, и, выйдя на поляну, она не сразу нашла среди игравших мальчиков Павлика. Он сидел верхом на деревянном коне, что-то кричал, размахивая кнутом. Матросская куртка его была распахнута, кепка козырьком съехала на ухо.

Груня стала в сторонке, смотрела на разгоряченное лицо мальчика и не решалась позвать его. Не уйти ли ей незамеченной: ему так хорошо здесь!

Но Павлик заметил ее и кубарем скатился с коня, бросился к Груне.

— Приехала! — кричал он. — Приехала! А я думал, обманешь!

— Зачем же обманывать? — Она погладила его льняные волосы. — Ведь я же слово тебе дала. Помнишь?

— Помню! А ты ко мне приехала? В гости?

Их окружили шумливые ребятишки, с любопытством и ожиданием поглядывая на незнакомую тетю в белом халате.

— Нет, не в гости. — То, что Груне представлялось трудным, высказалось просто и легко: — Хочешь, я тебя в деревню возьму?

— Насовсем-насовсем? — мальчик прищурился.

— Ну конечно…

— А папа? — В лице Павлика появилась недетская настороженность. — А когда папа приедет, ты его тоже к себе возьмешь?

— Возьму.

— Ну, тогда я хочу, — мальчик облегченно вздохнул и схватил Груню за руку. — Айда! Только постой, я кнут заберу!

А за селом он еще долго оглядывался на большой белый дом в саду. Дорога круто легла в гору, и Груня спросила:

— Устал, Павлик?

— Нет, я сильный! Во, пощупай! — согнув в локте руку, он дотронулся до небольшой выпуклости мускулов.

Груня ласково усмехнулась: все ей нравилось в мальчугане — и его наивная лихость, и живые, пытливые глаза, и нежная вдавлинка на подбородке.

В лесу, как в прозрачном аквариуме, золотыми рыбками лежали прошлогодние листья. Павлик убегал вперед, прятался за кусты и, подкараулив, яростно наскакивал на Груню:

— Сдавайся, тетя! Я беру тебя в плен!

— Бери, бери! — Груня смеялась. — Смотри не устань!

— И не подумаю даже уставать. Жарко только! — Мальчик поглядел на серую холстину дороги, тянувшуюся с бугра на бугор. — А далеко еще? Вот туда дойдем, где березка, и там уже будет видать?

— Нет, Павлик, полезай-ка лучше ко мне на горбушку, отдохни. А потом опять пойдешь сам…

Она присела у бугорка, Павлик забрался ей на спину и обхватил руками шею. Мальчик был тяжелый, но ей казалось, что она сможет идти так до самой деревни. Скоро руки Павлика ослабли, он ткнулся носом в ее затылок и тепло задышал.