Георгий Шилин - Прокаженные

- Зачем уезжать в город?

Но однажды Ромашка спросил у отца:

- Почему в поселке два двора? Почему один — больной, другой — здоровый?

Тогда отец медленно отложил в сторону молоток, сунул остывшее железо в огонь и, удивленно взглянув на сына, сказал:

- Так надо. Там живут здоровые люди, которым нельзя жить на больном дворе. Здесь — больные, которым нельзя жить на здоровом.

И Ромашка впервые понял, что между людьми существует какая-то загадочная разница, не позволяющая им жить вместе. Зачем эта разница? Почему одни — нужные и недоступные, как Пыхачев, а другие — покорно — угрюмые, как отец? Ему стало жалко отца.

Ромашка пришел к заключению: есть люди грязные и чистые — потому существует и деление. Грязные живут на этом дворе, чистые — там.

И все-таки он спросил отца:

- А почему нам нельзя жить там?

Ему вспомнились чистые, белые дома на здоровом дворе, занавески на окнах — такой приятный, такой веселый двор.

- Они — врачи. Они здоровые, — ответил отец, — они должны нас лечить.

Нам нельзя жить там.

Ромашка все-таки не понял, почему людям понадобилось сделать такое деление. Почему живущие на здоровом дворе так редко показываются на больном и люди с больного двора не ходят на здоровый.

Но расспросить подробнее ему не удавалось.

Отец отвечал неохотно. Ему, по-видимому, неприятно было говорить об этом. И Ромашка думал.

Однажды отец опять сказал ему:

- Учись, может быть, выздоровеешь. Может быть, уйдешь в город… Хоть ты человеком будешь.

"А разве надо уходить в город? Разве так нужно выздоравливать? Разве необходимо жить как-то иначе" думал Ромашка.

Он имел неясные представления о том, почему отец и мать живут в этом поселке, вокруг которого за много верст нет ничего и никого.

Один или два раза отец рассказывал ему, как приехали они сюда. Почему?

Лечиться — это он знал. Но для чего понадобилось ехать именно сюда и жить именно здесь вот уже целых девять лет? Он слышал, как изредка отец и мать делились между собой воспоминаниями.

Отец когда-то давно говорил, что они скоро уедут отсюда, скоро станут здоровыми, ибо на больном дворе — тяжело жить.

Это было давно. Тогда Ромашка был совсем маленький. А теперь он большой. Теперь ему надо знать — почему тяжело жить?

Ромашке не хотелось уезжать и расставаться с саранчой, со степью, со двором, со всем тем, что казалось ему ближе всего на свете. Он всегда с тревогой ожидал, что настанет день — и родители его начнут собираться. Но скоро разговоры об отъезде прекратились так же, как прекратились и разговоры о выздоровлении. Родители, по-видимому, раздумали. Ромашке стало покойно. Он не понимал, что они «раздумали» потому, что потеряли надежду на выздоровление.

Потом они нашли другую тему. Они говорили: вот Ромашка выздоровеет, подрастет, и тогда его отвезут в город совсем, навсегда.

- Я не хочу уезжать, — однажды запротестовал он, прислушиваясь к разговору матери и отца.

- Уедешь, когда подрастешь… Поймешь, и сам уедешь. А мы останемся.

Ромашку все-таки интересовал здоровый двор. Там живут люди, которые редко появляются здесь. Отчего они боятся заходить сюда?

В слове «проказа» для него не существовало ничего страшного и пугающего. Только к концу шестого года своего существования на земле он стал скорее чувствовать, чем сознавать, что «проказа» — совсем особенное слово.

Значение его — выше и сильнее значения всех остальных слов.

Он начал смутно догадываться: именно оно, это слово, делает людей угрюмыми и неразговорчивыми.

Это оно разъединило лепрозорий на два двора — больной и здоровый.

Ромашка начал бояться слова «проказа». Он старался не произносить его больше. Как-то раз он вместе со своим младшим братишкой — Андрюшкой — зашел на здоровый двор. Дети увидели там козу с маленькими козлятами, которые привлекли их внимание. Они сделали попытку познакомиться и погнались за козлятами. Одного удалось поймать. Тогда чей-то сердитый голос прервал их занятие.

Рядом с ними стоял человек в белом халате.

- Оставьте козленка, зачем вы его трогаете? Ступайте отсюда. Сюда вам нельзя ходить.

Человек в белом халате, исполнявший на здоровом дворе обязанности санитара, прогнал детей на больной двор.

Они ушли и не возражали. Андрюшка принял приказ человека в белом халате как бесспорное право взрослых людей совершать насилие над детьми. Они, взрослые, имеют право наказывать за шалости таких, как Андрюшка. Но разве Андрюшка и Ромашка сделали что-нибудь плохое козленку? Разве они шалили?

Впрочем, кто знает: может быть, они действительно сделали нечаянно такое, чего нельзя было делать и за что их следовало прогнать.

Во всяком случае, Андрюшка отнесся к происшествию совершенно спокойно и даже равнодушно.

Но Ромашка думал иначе.

Может быть, в первый раз за всю жизнь ему стало обидно — и за себя, и за Андрюшку, и даже за козленка. Андрюшка прав: разве они хотели сделать козленочку что-нибудь плохое? Нет, они этого не хотели. И не за это прогнал их со здорового двора человек в белом халате.

Ромашка взял Андрюшку за руку и побежал на больной двор — туда, откуда уже его никто не прогонит. Смутные мысли, какие-то несвязные и до сего времени не приходившие в голову, захватили Ромашку.

В первый раз у него возник протест, вызванный несправедливостью. Против кого? Не против ли человека в белом халате?

На вопросы, беспокоившие его, мальчик хотел получить ответы раньше, чем он вырастет. Он не мог забыть беленького козленка и время от времени продолжал допытываться у отца:

- Почему, тятя, нас прогоняют оттуда, с того двора?

- Тебе нельзя туда ходить и не надо ходить…

- А тебе можно?

- И мне тоже незачем туда ходить.

На этом кончалась попытка Ромашки перешагнуть за пределы своего возраста и постигнуть смысл деления поселка на два двора. Взрослые упорно не желали открывать ему тайну.

Тогда он присмирел и стал как будто пугливее. Между занятием с «саранчой» и работой в кузнице он снова возвращался к мысли, пробужденной человеком в белом халате.

Однажды Ромашка пришел к выводу: помимо больного и здорового дворов, есть еще какой-то иной, неизвестный ему мир, покоящийся далеко отсюда, где-то там, куда ездит доктор, откуда привозят газеты, о котором иногда упоминают на больном дворе. И люди из того мира казались ему какими-то особенными, чудесными, не похожими на здешних людей. Мир тот — совсем другой, совсем не похожий на поселок. Он знал о нем по отрывистым и неясным рассказам матери и отца. Он знал, что там текут реки, растут большие дремучие леса, ходят железные поезда, на которых можно ехать до самого моря.

Но какие это поезда, какое море, какие леса — Ромашка не знал.