Георгий Шилин - Прокаженные

Мать была добрее отца. Но и она почему-то отвечала всегда неохотно.

Часто, глядя на Ромашку, она плакала. Почему? Ему становилось неприятно.

Однажды он спросил ее:

- Зачем ты плачешь, мамка?

Она качала головой, вытирала передником глаза, пристально глядела на него и, гладя по волосам, говорила:

- Эх ты… дурачок, дурачок… И зачем ты народился только?

Но Ромашке казалось, что рождение его — не такая уж плохая штука, как кажется матери, и он отвечал:

- Подожди, мама, когда я вырасту большой, мы поедем с тобой туда, в город.

- В город? А тебе разве хочется поехать в город?

- Поеду и тебя возьму. Мы будем жить в городе.

- Нет, может быть, ты поедешь. А я уж, видно, останусь тут навсегда.

- Мамка, а кто же живет в городе?

- Люди живут, Ромашенька.

- А какие они, люди?

- Люди как люди, такие, как мы, только не прокаженные.

- И там совсем нет прокаженных?

- Наверное, нет.

- А почему ты не хочешь ехать в город?

- Там нельзя нам жить.

- А почему нельзя нам жить?

- Мы — прокаженные. Оттуда высылают прокаженных.

- А за что ж их высылают?

- За то, что они — прокаженные.

- Почему они прокаженные?

Мать опять вытирала передником глаза и молчала.

- Почему же?

Но она опять говорила ему:

- Эх ты, дурачок, дурачок. Вот вырастешь — все узнаешь.

Ромашка так и не нашел успокоения.

Что же касается трехлетнего Андрюшки, то он не ломал голову над вопросами, волновавшими старшего брата. Они не интересовали его так же, как не интересовала Андрюшку «саранча», охотиться за которой так часто уводил его Ромашка. «Саранче» он предпочитал дорожную пыль или лужи, оставшиеся после дождей. Когда не было луж, их заменяла бочка, стоявшая у колодца.

Иного счастья Андрюшка не признавал. Но длилось оно обычно недолго и прерывалось при появлении старшего брата, помнящего наказ матери — не пускать мальчишку в грязь. В своем пристрастии к пыли и лужам он оставался последовательным до конца. Кроме пыли и луж, необходимыми вещами в его жизни были еще — мать, отец, еда и брат Ромаша, который мог быть прекрасным товарищем, если бы не дрался.

С тех пор как человек в белом халате прогнал их со здорового двора, к этим потребностям прибавилась еще одна козленок. О козленке он думал с вожделением. Андрюшка требовал его у матери, у отца. Он желал иметь козленка и категорически протестовал, когда ему говорили, что козленок чужой и что его нельзя трогать. Андрюшка не верил этим небылицам. С мыслью о козленке он ложился спать, с мыслью о нем просыпался. Козленок вытеснил из его мира даже лужи и пыль.

Решив во что бы то ни стало завязать с ним более тесные отношения, Андрюшка отправился опять на здоровый двор, теперь уже один, по собственной своей инициативе. Он принял твердое решение — чего бы ему ни стоило это — отыскать козленка. Экспедиция увенчалась успехом. Он увидел козу и козлят.

Все они, белые как снег, спокойно лежали посредине двора. Андрюшка, смеясь и путаясь в собственных ногах, ринулся к ним и принялся гладить всех поочередно. Счастье Андрюшки не поддавалось никакому описанию. Но оно было внезапно нарушено грозным видением в образе Ромашки. Видение крепко схватило Андрюшку за руку, дернуло с земли и с силой потащило домой. Андрюшка закричал, барахтаясь и упираясь. Испуганные козлята побежали. Ромашка был неумолим. Его глаза пылали гневом.

- Зачем ты сюда ходишь? Сюда не надо ходить! Нельзя ходить! — кричал Ромашка.

Андрюшка решительно не желал понимать причины такого гнева. Почему брат так ожесточенно тащит его от козлят? Что случилось?

Упираясь ногами в землю, Андрюшка громко плакал.

Поступок брата расценивался им как высшая степень несправедливости, и эта несправедливость вызвала в нем единственный знак возражения — неистовый крик. Так хорошо начавшаяся экспедиция закончилась так печально. Крики Андрюшки привлекли внимание человека в белом.

- Ты за что его бьешь? — спросил он, подходя к братьям.

- Я его не бью, он сам кричит.

- Зачем же ты его так тащишь?

Ромашка остановился:

- Нам сюда нельзя ходить. Вы прогоняете нас — потому я его и увожу. Мы не должны сюда ходить. Вы боитесь, если мы ходим! — прокричал он вызывающе.

Андрюшка умолк. Он был убежден: человек в белом немедленно поколотит Ромашку за то, что он так непочтительно говорит с ним. Разве могут дети так разговаривать со взрослыми?

Человек в белом, к удивлению и даже некоторому разочарованию Андрюшки, не побил Ромашку. Он улыбнулся и сказал им то же, что говорил и в первый раз:

- Уходите и больше не являйтесь сюда… Сюда вам нельзя приходить.

- И не придем! — крикнул Ромашка, и Андрюшка снова испугался: разве можно кричать на взрослых, да еще со здорового двора?

С тех пор ни Ромашка, ни Андрюшка никогда больше не появлялись на здоровом дворе.

Теперь они ходили в степь. По примеру старшего брата Андрюшка ловил «саранчу», отрывал у нее крылышки и ножки, бросал на землю и удивлялся — почему «саранча» не прыгает и не улетает?

Тогда Ромашка авторитетно разъяснял:

- Ей нечем летать.

Впрочем, Андрюшке скоро надоело это занятие, и, усаживаясь на земле, он следил за работой брата. Иногда тот уставал и тоже садился. В такие минуты у них возникал разговор, в котором Ромашка старался показать брату свое превосходство над ним.

Он говорил:

- Вот вырасту большой, заберу тебя, и мы уедем в город.

Город… Андрюшка часто слышал это слово, но точно не знал, что оно означает. Впрочем, ему было безразлично, что означало слово «город», так же как безразлично было слово "проказа".

- А зачем ты хочешь в город? Я не хочу.

- Вырастешь — узнаешь, — с еще большим авторитетом говорил Ромашка, подделываясь под тон отца.

- Я не хочу в город, — категорически заявлял Андрюшка.

- А я тебя увезу.

- Не хочу, — с тревогой посматривая на брата, чуть не плача, отвечал Андрюшка.

Так шли дни…

Однажды рано утром Ромашка надел сапоги, нарядился в чистую рубаху и позвал Андрюшку на двор. Мать пасла в степи гусей, отец работал в кузнице.

Андрюшка увидел в руках брата узелок, понял, что в узелке хлеб. По сосредоточенному лицу Ромашки он пришел к убеждению: брат собирается делать что-то важное:

- Андрюшка, пойдем! — приказал Ромашка. Торжественный тон брата и весь его таинственный вид пробудили неведомый восторг в Андрюшкином сердце. Он был убежден: они идут к козлятам. Быть может, они пасутся сейчас в степи?

Братья пошли. Они тихонько выбрались в степь, и здесь Ромашка открыл наконец тайну:

- Андрюшка, я ухожу в город. Ты только отцу и матери не говори. Я приду, Андрюшка… Я посмотрю, узнаю все и приду. Если мать спросит, ты ничего не говори, ты скажи, что ничего не знаешь. Скажи, что я скоро приду.