Георгий Шилин - Прокаженные

Чем кончился бы спор — неизвестно, если бы не спохватился в эту минуту Семен Андреевич.

- Вот видите, товарищи, — сказал он огорченно, — что значит общественность! От нее ничего не скроется, а если до сего времени у вас под спудом находились кое-какие проделки, то только потому, что общественность была у вас в загоне. Вот тут-то как раз и нужна стенная газета да самокритика. Однако дело не в этом, — подумав, сказал он сухо и официально. — Я не о том. Мы отвлеклись от сути…

- Так вы, значит, не об этом? — огорчился Клочков.

- Нет, окороков и спирта я в виду не имел, — признался Семен Андреевич и улыбнулся. — Преступление, о котором я веду речь, совсем иного сорта…

Неожиданно Лещенко попросил слово для вопроса. Поднялся, отыскал глазами Веру Максимовну, опустил глаза. Сказал мягко, торопясь:

- Вера Максимовна, вы ничего не имеете заявить общему собранию? — и уставился прямым, внимательным взглядом, в котором Вера Максимовна прочла тревогу.

- Ничего, — отозвалась она, удивленная. Лещенко чуть-чуть наклонил в ее сторону голову, — дескать, "я очень рад" — и сел.

- Итак, — продолжал Семен Андреевич, — дело вовсе не в этих мелочах.

Вовсе не в том… Есть дела поважнее.

Все с напряженным вниманием уставились на оратора.

Орешников медленно засунул платок в карман, поднял обеими руками портфель, снова осторожно положил его и устремил пронизывающий взгляд на Лещенко.

- В течение нескольких лет, — продолжал он, понижая голос, — на больном дворе происходит неслыханное нарушение советских законов. Да, нарушение, которое невозможно терпеть дольше ни одной минуты. На больном дворе безнаказанно… то есть не так, — улыбнулся он, — не безнаказанно… а незаконно живут трое маленьких здоровых детей… Как хотите, но тут, товарищи, пахнет преступлением. Факт.

Он умолк.

Все облегченно вздохнули и сразу повеселели.

- В этом и заключается все наше так называемое преступление? — спросил Лещенко.

- Но какое ж это преступление? — отозвалась Серафима Терентьевна.

- Что? Вы не понимаете? — обернулся к ней Семен Андреевич. — Вы считаете, что сознательно заражать проказой здоровых детей, которые не могут за себя постоять, — это шуточки, это не преступление?

- Можно подумать, что мы и в самом деле что-то натворили, — заметил Плюхин.

- И ничего особенного тут нет, — подала голос Серафима Терентьевна.

- Дети при родителях… И ничего удивительного, — поддержала ее Катерина Александровна, — какое ж тут нарушение?

- Не нарушение? — воскликнул Семен Андреевич, удивляясь. — Вот так не нарушение! А кто из вас не знает закон ВЦИК об обязательной изоляции здоровых детей от прокаженных? Этот закон еще не отменен, дорогие товарищи, он еще действует, а вы…

Все присмирели. Все сразу вспомнили закон об изоляции здоровых детей от прокаженных родителей, закон, который на практике не проводился в жизнь. И всем вдруг стало ясно, что Семен Андреевич прав как бы там ни было, а закон нарушен, и никто никогда не сделал попытки напомнить о нем.

Какая-то вина лежала на медицинском персонале — вина за то, что никто из них ни разу не сделал попытки повлиять на Туркеева, вмешаться в судьбу трех здоровых детей — будущих граждан страны.

В то же время все понимали практическую сложность разрешения этого вопроса. Первая и самая главная трудность в деле изоляции детей заключалась в том, что детей некуда было поместить. Обыкновенные городские приюты их не брали, а учреждать специальный приют для трех детей — невозможно. Попытки отдать ребят для усыновления тоже оканчивались неудачей: здоровых детей от прокаженных боялись все — и учреждения, и отдельные лица.

Вот с чем столкнулся Сергей Павлович, когда пытался выполнить закон об изоляции. И он решил тогда: пусть дети живут при родителях. "К тому же, мы ничего не знаем о том, действительно ли они здоровы? Да и от родителей при таком положении не стоит отнимать радость…"

И вот вопрос о них поставлен вновь, на этот раз — решительно, непреклонно.

- Итак, — продолжал Семен Андреевич, — вы должны загладить свое преступление и немедленно вынести постановление: сегодня же изолировать всех здоровых детей от больных родителей. С этой целью, товарищи, я и приехал сюда…

- Следовало бы подождать приезда Сергея Павловича, — несмело заметил Лещенко.

- Ждать приезда невозможно, — сердито заметил Орешников. — Я не допущу дальнейшей опасности для будущих наших товарищей… Их надо во что бы то ни стало изолировать.

- Но как изолировать, если их никто не берет? — возмутилась Катерина Александровна.

- Возьмут, — отмахнулся Семен Андреевич, по-видимому, считая замечание несерьезным.

- Кто же их возьмет? — уже с удивлением спросила Серафима Терентьевна.

- Возьмут. Я договорился. Дело не в этом, нам надо немедленно принять постановление.

- Постановление вынести просто, — тихо заметил Лещенко, — но важно как и куда их определить?

- Определим, — уверенно повторил Семен Андреевич, — на этот счет не беспокойтесь — все сделано. Вчера я договорился с нашим детским приютом. Они берут двух — Любочку и Аришу. Им там хорошо будет, — с какой-то задушевной нежностью проговорил он. — Любочке уже в школу пора… На этот счет не беспокойтесь…

- А как же с Феденькой? — спросила Вера Максимовна. — Ведь он грудной…

- Правильно, грудной, — и его глаза заблестели восторгом. — Феденьку беру я.

- Как вы? — привскочила на своем месте Катерина Александровна.

- А так: возьму — и весь разговор. По этой части я тоже договорился с женой и мамой. Я его усыновляю, — заметил он как бы между прочим и почему-то покраснел. — Мы из Феденьки сделаем настоящего строителя социализма. Он у нас инженером будет! — сверкнул он глазами. — Лиля, жена моя, так и сказала: вези, будем воспитывать, как своего родного… Так что о Феденьке не беспокойтесь…

Он опять вынул платок, вытер лицо и сел.

- Отдадут ли только родители? — заметила Серафима Терентьевна, радостно посматривая на Семена Андреевича.

- Ничего не поделаешь, — развел он руками, — надо убедить.

- А если не убедите?

- Тогда у нас есть закон. Тяжело, понимаю, но надо, надо, — повторил он, точно озлившись…

Постановление было вынесено единогласно. Кроме того, совещание назначило специальную, так называемую исполнительную комиссию, в которую вошли: Вера Максимовна, Серафима Терентьевна, Лещенко и Семен Андреевич.

Как выяснилось уже после совещания, Семеном Андреевичем заранее были предприняты соответствующие подготовительные меры к увозу детей. За воротами стоял тарантас, в тарантасе сидела пожилая женщина, закутанная в шубу, привезшая из города одеяла, теплую одежду, белье, игрушки, молоко, словом все, что требовалось для путешествия детей.