Георгий Шилин - Прокаженные

- Ты рад, конечно! Рад, — повернулась она к нему, не дождавшись ответа Семена Андреевича, — дочку отбирают, а он радуется…

- Да и ты, поди, в душе тоже радуешься, — послышался его тихий голос, — а если говоришь, то от жалости одной и разлуки…

- Ладно, — метнула на него сердитый взгляд Авдотья и повернулась к Семену Андреевичу. — Когда ж вы хотите ее забрать?

- Сегодня, — четко сказал он.

- Как же сегодня? — не поняла она. — Собрать-то ведь надо?

- Насчет этого, товарищ Уткина, можете не беспокоиться, — все приготовлено и согласовано…

Провожая комиссию, Федор казался необычно оживленным.

- Это хорошо, — бормотал он, старательно открывая дверь и пропуская Лещенко, — пусть едет Любочка, пусть. Нечего ей делать тут с нами… Хоть она человеком будет…

- Видали?! — победоносно пробормотал Семен Андреевич, когда все вышли наружу. — А вы говорили, что родители не отдадут!..

И, выставив вперед узенькую грудь, он энергично зашагал дальше.

Но самое сложное, по мнению комиссии, предстояло впереди. Вся четверка твердо была убеждена, что особые трудности встретят у Афеногеновых — родителей Ариши.

Решили, что разговор с Фросей надо вести очень дипломатично и только после тщательной психологической подготовки объяснить ей цель прихода. В семье Афеногеновых комиссия ожидала встретить упорное сопротивление со стороны матери, может быть, вплоть до протестов действием. Комиссия считала, что задача в данном случае усложняется до последних пределов главным образом потому, что в распоряжении комиссии нет каких-либо «успокаивающих» аргументов, вроде необходимости, например, определения ребенка в школу. С Любочкой вышло легко, тут — школьный возраст, но какую «школу» придумаешь для трехлетней Ариши? Сколько ни размышляли члены комиссии, сколько ни подыскивали они доводов, которые могли бы успокоить материнское сердце, — безрезультатно! Так и пришли к Афеногеновым.

И против всякого ожидания, Фрося даже не удивилась, а сам Афеногенов так с первых же слов вмешался в разговор, решительно одобрив изоляцию. Он несколько обрадовался и даже признался, что об этом "давно мечтает".

Фрося, конечно, расстроилась, чуть-чуть всплакнула, но взяла себя в руки и принялась переодевать Аришеньку. Она только спросила — что надо приготовить девочке в дорогу, когда ее увезут, кто берет Аришеньку в городе?

Заметно было, что постоянная боязнь заражения девочки проказой чрезвычайно сильно беспокоила Афеногеновых, и они, может быть, давно уже подумывали определить ребенка в надежные, здоровые руки.

- Это вот дельно! Так и надо! — не удержался Семен Андреевич. — Этим вы только доказываете, товарищ, что судьба дочери для вас не безразлична, что вы по-настояшему любите Аришеньку и по пролетарски желаете ребенку счастья…

Вопрос о Феденьке не представлял уже ничего сложного. Ребенок малый, грудной. Катя, по мнению Серафимы Терентьевны, «уступит» его не только без сопротивления, но и с благодарностью.

Подгоняемые столь легко давшимися успехами, члены комиссии уверенно вошли в комнату Рябининой и с первого же момента почувствовали, что именно с Феденькой-то и произойдет самая тягостная сцена.

Едва взглянув на комиссию, Катя подошла к кроватке ребенка и молча уставилась на нежданных гостей. Семен Андреевич хотел было приступить "прямо к делу, без всяких дипломатий", но, встретившись с ее глазами, блеснувшими какой-то непримиримой, животной враждебностью, отвел лицо в сторону и в одно мгновение был выбит из уверенного тона. Установилось тяжелое молчание. Никто не знал, с чего начинать. А Катя, загородив собою кроватку, ожидала "новостей".

Серафима Терентьевна сделала было попытку начать с «наводящих» слов, но Катя тотчас же осадила ее:

- Вы потише, ребеночка разбудите…

- Хорошо, пусть спит, — махнул рукой Семен Андреевич, — но нам надо поговорить с вами, Катя.

Она смерила его взглядом с головы до ног.

- Вижу, что пришли поговорить.

- Это хорошо, что понимаете, — пробормотал Семен Андреевич.

- Тут и понимать нечего, — вызывающе проговорила она. — Сразу видно, с какими разговорами пришли. Но этого не будет, — заволновалась Катя. — Я его не затем родила, чтоб отдать чужим…

- Придется, — с холодной непреклонностью сказал Семен Андреевич, решив, что какая-либо «подготовка» в данном случае бесполезна.

- Что ж, если решили, — берите… А я посмотрю — и в голосе ее прорвалась звонкая нетерпеливая нотка, сразу разбудившая ребенка.

Феденька проснулся, закричал. Она быстро кинулась к нему, взяла на руки, прижала к груди.

- Нет, я тебя не отдам, ты не плачь… Мама не отдаст тебя, — и вдруг заплакала, принялась целовать его жарко, порывисто.

- Да ты понимаешь, — обратился к ней Лещенко, — что мы и тебе, и ему добра желаем.

- Должны же вы наконец понять, поддержал Лещенко и Семен Андреевич, — что так продолжаться не может. Ведь оставить его у вас, товарищ Катя, значит сделать ребенка прокаженным…

- Пускай. Ребенок мой, а не чей-нибудь, — сверкнула она глазами, принимаясь быстро ходить по комнате. — Сами рожайте — тогда и распоряжайтесь.

А чужими детьми всякий умеет…

- Но надо же понять, — мягко вмешалась Катерина Александровна.

- А мы давно уже понимаем. Только вы одни не понимаете. — Катя еще крепче прижала к груди плачущего Феденьку.

- М-да… — задумался Семен Андреевич и почесал затылок.

- Ты прежде всего успокойся, Катя, — подошла к ней Вера Максимовна. — Никто не стал бы отбирать, если бы не закон…

- Это для вас закон, а для нас его нет… Не всякий прут по закону гнут. А Феденьку не отдам, хоть режьте! — и многозначительно отошла за кроватку.

Тут Семен Андреевич не выдержал. Он решительно шагнул к Кате и, уставившись на нее в упор, грозно проговорил:

- Если вы, гражданка, не хотите по-хорошему, придется отобрать Феденьку силой… Мы не можем этого позволить… Отдайте сейчас же ребенка.

- Милицию позовите, — усмехнулась она вызывающе. Она с ненавистью взглянула на Семена Андреевича и, положив Феденьку в кроватку, стала рядом с ним.

- Зачем сопротивляетесь, Катя? — тихо сказала Вера Максимовна. — Ведь его усыновляют хорошие, надежные люди, он будет счастлив. Лучше сейчас отдать…

Вон и Уткины согласились, и Афеногеновы тоже. Одна вы…

- Вы это себе, а не мне расскажите! — накинулась она на Веру Максимовну. — Родите сами, а тогда и раздавайте… У вас, может, щенята будут, а мой Феденька — ребеночек! — зазвенела истерическая нотка.

В течение целого получаса все поочередно старались убедить Катю, но она не шла ни на какие уступки. Наоборот, с каждой минутой женщина становилась враждебней, раздражительней. Для всех наконец стало ясно — уговоры не помогут.