Георгий Шилин - Прокаженные

- Прошу, товарищ Маринов, меня не перебивать, — с достоинством посмотрел на него Семен Андреевич.

- А ты дело давай, — добродушно подтвердил тот.

- Гм, как будто я и взаправду — без дела, стараясь скрыть обиду, отозвался Семен Андреевич.

- Ну ладно, только не сердись, — махнул рукой Маринов и принялся рассматривать на стене портрет Ганзена.

Все сидели молча, решительно не понимая о каком «преступлении» говорит «шеф», но не перебивали, ждали.

- У вас, товарищи, в полном загоне наша советская общественность.

Правда, вы работаете, но работа ваша ушла только в один бок. У вас все ушло только на медицину, вы ограничиваетесь только одной частью работы — лечебной. А кроме того, есть ведь еще другая сторона: жизнь, быт, личные интересы людей, гражданские ваши обязанности…

- Это вот верно, — поддержал Маринов.

Семен Андреевич сделал вид, что не расслышал реплики, и продолжал:

- Ведь больные не только болеют, лечатся и думают о своей проказе, они еще живут — едят, ходят, работают, чем-то интересуются, они ведь живые люди, такие же, как мы. А что вами сделано и делается в этом направлении? Что сделали вы для того, чтобы они интересовались не только своей проказой, но и всей жизнью на всем земном шаре и чувствовали себя не прокаженными, а только временно выбывшими из строя? Я должен сказать, товарищи, что в этом направлении вами не сделано и не делается почти ничего. Ну, взять хотя бы такой пустяк, как стенная газета. Где газета? Ее нет. А где у вас самокритика? Нет. Сколько раз в лепрозории устраивались общие собрания? В два года один раз…

- Правильно, — горячо поддержала его Катерина Александровна, — что и говорить…

- Безусловно! — подтвердил на весь кабинет Клочков.

- А отсюда и беда, — продолжал Семен Андреевич, чувствуя, как он начинает овладевать вниманием собрания, попав в самое чувствительное его место, и оттого принимая тон еще более решительный, непреклонный. — Отсюда и нарушение советских законов, отсюда самое преступление.

- Ты опять уклонился, — подсказал ему Маринов, снова на одно мгновение смутив Семена Андреевича. Однако смущения его не заметил почти никто.

- Ведь так, товарищи, нельзя, — продолжал он.

Клочков, сидевший все время позади, тихонько поднялся со своего места и направился было к выходу, но его заметил Семен Андреевич.

- Куда это вы, товарищ?

Клочков растерянно остановился.

- А я так… промяться… Я не ухожу…

- Уж лучше садитесь. Нам надо поговорить.

- В таком случае, — вдруг брякнул Клочков, отчего-то покраснев и страшно смутившись, — позвольте мне слово…

Семен Андреевич умолк и с удивлением взглянул на него.

- Пожалуйста, — ласково разрешил он.

- Что ж тут такого? — еще более конфузясь и торопясь, начал Клочков. — Я понимаю: вам все известно, товарищ Орешников, и скрывать тут нечего…

Ладно. Но позвольте вам доложить по совести, что никакого преступления тут нет. Ну, если перед завтраком или перед обедом хлопнешь рюмку-другую… Ведь это не такой уж большой ущерб. А если что, я готов даже оплатить.

Привычка-с, знаете… Не могу… А достать, как сами видите, тут негде, кроме как…

- Так, так, ну и что же? — весьма заинтересовался Семен Андреевич, видимо совершенно не понимая мысли заведующего лепрозорной аптекой.

Кто-то среди собравшихся усмехнулся.

- Я говорю, что тут нет ничего особенного, — окончательно растерялся Клочков, — я думаю, что от одной — двух рюмок государство не обеднеет.

- Каких рюмок? — подался вперед Семен Андреевич, впиваясь глазами в Клочкова.

- Ну вот, — вытер тот лицо. — Будто не знаете. Ведь вы же о спирте?

- О спирте? — изумился Семен Андреевич.

Клочков растерянно смотрел на него, перебирая пальцами полу своей толстовки. Он начинал понимать, что Семен Андреевич имел в виду вовсе не спирт.

- О каком спирте вы говорите? — нахмурившись, повторил Орешников.

- О казенном! — громко и язвительно подсказал Белоусов. — Спиритус вини.

- А я бы попросил вас помолчать, — вдруг озлился Клочков, метнув в сторону Белоусова недружелюбный взгляд.

- То есть как это помолчать? — с достоинством заговорил Белоусов. — Вы расхищаете народное достояние — спирт, который должен идти на лечебные надобности. От вас всегда разит за целую версту… Вот и сейчас нос красный.

Я сам видел, как третьего дня вы изволили цедить из бутылки себе в пузырек.

Рюмочку-другую! — насмешливо воскликнул Белоусов. — Сегодня рюмочка, завтра рюмочка, а подсчитайте, сколько этих рюмочек получается в годовом итоге.

Подсчитайте! — прокричал он и ткнул пальцем в сторону, где сидел ошеломленный Клочков.

Тот вытирал платком лицо. Потом тяжело и неловко поднялся, уперся глазами в спину Белоусова и обмахнулся платком.

- Хе-хе… — вдруг растерянно усмехнулся он, но тотчас же лицо его надулось, он покраснел еще больше. — Позвольте-с, — вполголоса пробормотал он. — Позвольте-с, милостивый государь. А кто вы такой, разрешите вас спросить? Государственный контролер? Следователь? — В этом месте голос его прыгнул на самую высокую ноту. — А кто, позвольте вас спросить, семнадцатого февраля текущего года отправил в город окорок? Это что такое? Извините, это уже не одна — две рюмки спирта, а целый окорок!

- Какой такой окорок? — повернулся к нему Белоусов, явно смутившись.

- Бараний-с… От молодого барашка-с, — подмигнул Клочков.

- Н — не знаю, — пожал плечами Белоусов.

- А я знаю. Да, знаю, — отчеканил Клочков. — Семнадцатого февраля вами было упаковано в мешок два задних окорока от казенного барана и переправлено в город. Один был взят вами, другой — завхозом Пыхачевым. И без ведома начальства. Докажите: проведены эти два окорока где-нибудь в книгах? А я утверждаю, что ни в каких ваших книгах эти два окорока не проведены. Да-с, не проведены, — снова ехидно подмигнул он. — Вы послали свой окорок гражданке Крысиной, а гражданин Пыхачев велел передать какой-то Матрене Кузьминичне, проживающей по улице Коммуны, дом номер двадцать три. По книгам не проведены-с, — резко заключил он и опустился.

Установилась неловкая пауза. Среди собравшихся послышался смех. Пыхачев сидел, опустив слегка голову, и не смотрел ни на кого. Белоусов, хлопая веками, растерянно пожимал плечами.

- Это клевета, — буркнул он.

- Не клевета, а преступление, — именно то самое преступление с вашей стороны, о котором изволил сказать товарищ Орешников. И мы это дело расследуем.

Маринов сидел молча, и нельзя было понять, то ли он сдерживал смех, то ли сердился. Семен Андреевич с недоумением смотрел на спорщиков. Женщины оживленно шептались между собой. Лещенко, нахмурившись, поглядывал то на Клочкова, то на Белоусова, то на Пыхачева.