Георгий Шилин - Прокаженные

В процессе своих работ Кедровский пришел к убеждению, что, попадая за пределы человеческого организма, палочка Ганзена способна оставаться жизнедеятельной весьма длительное время и проходит сложный цикл «обратного» развития, превращаясь в "лучистый грибок".

И наоборот, попадая в организм, грибок претерпевает новый процесс, трансформируясь в прежние палочки Ганзена, что лишний раз подтверждает необычайную живучесть палочки проказы…

…Буцефал лежал на столе спокойно, лишь изредка вздрагивая и шевеля длинными ушами. Склонившись над абсцессом, образовавшимся в результате укола, который две недели назад был сделан Буцефалу в живот, доктор Туркеев внимательно рассматривал это место.

- Ты вот косишь глазами, будто смыслишь, — говорил он, — а спроси, что я хочу сделать с тобой, — не скажешь… Ты, наверное, думаешь, что над тобой измываются ради пустого удовольствия, а того не соображаешь, глупый, какую пользу ты можешь принести человечеству… Человечеству! — подчеркнул он значительно. — Ну, чего ты снова работаешь ногами?

Сергей Павлович возлагал на Буцефала некоторые надежды. Кролик радовал его прежде всего тем, что на месте укола образовался абсцесс, который продолжал развиваться. Кроме того, Буцефал по временам дрожал от лихорадки.

Шесть месяцев назад Сергей Павлович в первый раз за всю жизнь сделался убийцей. Он умертвил Епифана — превосходного кролика.

В течение полутора лет Туркеев работал над ним, стремясь добиться если не явных признаков проказы — лепромы, то хотя бы обнаружить бактерии. Но зверек выдался на редкость стойким. Сколько ни вводил в него Туркеев палочек проказы, как ни пытался он привить ему болезнь, Епифан держался упорно — ни лихорадки, ни уныния. Он был весел, прыгал, ел с большим аппетитом и даже дрался с товарищами. Абсцессы, слабо возникавшие на месте прививки, быстро заживали, зверек оставался неуязвимым. Проделав над ним целый ряд манипуляций, испытав всевозможные сроки, в которые, по его мнению, могли последовать какие-либо явления, он наконец возненавидел Епифана и вскрыл его. Вскрытие неожиданно показало, что печень, селезенка, лимфатические железы и в особенности яички были обильно наводнены самыми «доброкачественными» — как подумал тогда Сергей Павлович — палочками Ганзена. И он пожалел, что поторопился распрощаться со зверьком. "Кто его знает, — думал он, — что могло с ним сделаться через год, через два?.. А может быть, в нем-то и сидела разгадка…"

С тех пор Сергей Павлович твердо решил прекратить кровавые расправы с кроликами и перейти окончательно на систему выжидания…

- Нет, конечно, это не лепрома, — бормотал он, отводя очки от нарыва на животе Буцефала. И, развязав зверька, пустил его на солому.

- До каких же пор вы будете со мной шутить? — улыбнулся он кроликам, которые уже успокоились и грызли морковки. — Ну, хорошо, — Туркеев поправил очки, — пора, господа, спать. Поздно.

Он вынул из кармана тетрадочку, сделал в ней какие-то отметки, взял с подоконника лампу и, остановившись на пороге, оглядел еще раз своих пациентов. Махнул рукой.

- Покойной ночи… Только не драться…

В течение двух лет доктор Туркеев производил опыты с кроликами, о существовании которых не знал никто на здоровом дворе.

Он умышленно скрывал от всех работы, страстно стремясь заразить хоть одного из четырех своих питомцев. И если бы Сергей Павлович узнал, что кому-нибудь его секрет известен, он сгорел бы от стыда, ему показалось бы тогда, что он поставлен в крайне неприятное положение, как школьник, которого накрыли на нехорошем поступке. Ему совестно стало бы перед людьми оттого, что и он «дерзает»… "Ишь ты, тоже взялся открывать вакцину…

Посолиднее были люди, с мировыми именами — срывались, а он берется…" Вот как могут подумать люди, если обнаружат его секрет.

Он вернулся в кабинет, сел на диван.

"Жалко, — подумал он и вспомнил Епифана, — а ведь из него мог бы получиться толк… Нет, эти пусть живут, пусть… Не надо…"

Затем подошел к столу, выдвинул ящик, отыскал какую-то бумажку и принялся читать. Это было приглашение Наркомздрава приехать на Всесоюзный съезд лепрологов, который назначался в Москве.

Бумажка пришла неделю назад. Но он все еще не мог принять решение — ехать или нет. Ему льстило приглашение, но больше всего Сергея Павловича тянуло в Москву экскурсантское чувство. Москва! Он видел ее давно, студентом. Много воды утекло с тех пор… Хорошо бы съездить, проветриться, посмотреть столицу, лично познакомиться с начальством, посмотреть Малый театр, музеи, побродить по улицам "матери городов русских".

Его тянуло туда, в столицу, еще и потому, что на повестке съезда стояли чрезвычайно интересные, важные, с его точки зрения, вопросы: будет делать доклад Кедровский, будут обсуждаться некоторые, продолжающие еще действовать, законы, установленные для прокаженных, но устаревшие. Впрочем, Сергея Павловича в не меньшей мере беспокоили кролики. На кого он их покинет? Ехать или нет?

Утром он принял решение — ехать.

Пригласив Веру Максимовну и старательно закрыв на ключ дверь кабинета, он, слегка краснея и пощипывая бородку, сказал, что через два дня ему придется отправиться недельки на три в Москву и на это время он передает ей "чрезвычайно важную и конфиденциальную функцию", о которой никто не должен знать.

- Дайте мне слово, — страшно серьезно посмотрел он на нее, — что вы никому и ни при каких обстоятельствах не откроете секрета. Даете?

Вера Максимовна так и ахнула — не предполагала об опытах…

- Ухаживайте за ними, кормите их, заботьтесь… Я пытался заразить, но безуспешно… Может быть, вам повезет, и к моему возвращению кто-нибудь из них станет наконец прокаженным, — сказал он, поручая ей заботы о кроликах.

А через два дня Сергей Павлович отправился в Москву, возложив обязанности главного врача на доктора Лещенко.

Дней через семь после отъезда Туркеева в лепрозорий примчался Семен Андреевич. Он появился неожиданно, как всегда, с удивительно серьезным и даже суровым видом. У входа в докторский дом он очистил от грязи сапоги, потрепал Султана, бросившегося к нему навстречу, и прошел в кабинет.

Но вместо Туркеева увидел Лещенко. По выражению лица, по тону и жестам Орешникова заметно было, что приехал он неспроста.

- Может быть, я могу быть полезным? — осведомился Лещенко — Да, положение такое… откладывать нельзя, — неторопливо и даже как будто сердито заметил Семен Андреевич. — Если нет Сергея Павловича, то делать нечего — придется решать без него.

"Что ж это придется решать?" — слегка недоумевая, подумал Лещенко, уставившись вопросительно на гостя, который ходил взад и вперед по кабинету с сосредоточенным видом.