Павел Федоров - Генерал Доватор

Затянув концы башлыка, она отпустила их и несколько раз повторила одно и то же движение. Оба они молчат. Феня, прищурив глаза, размышляет, какой бы еще придумать узелок и завязать его пооригинальнее.

Виктору становится жарко. Он чувствует блуждающий в крови огонек, который зажгла два месяца тому назад эта известная ему только по фотографии девушка. Теперь она стоит рядом и с нежной заботливостью неторопливо поправляет концы его башлыка.

— Так лучше и красивее, — говорит она, любуясь на свою работу.

— Да, да, так лучше... благодарю... — соглашается Виктор, не видя и не зная, как там заправлено.

— Так это ваш конь? Ты всегда на нем ездишь?

Виктор смотрит на нее и прислушивается, правильно ли он расслышал это простое, ласковое и сближающее «ты».

— Да. Это мой конь. Его зовут Лысянкой, потому что, видите, у него весь лоб белый.

Конь нетерпеливо переступает ногами. Его рыжую шерсть взъерошил мороз. Ординарец выезжает уже верхом.

— Мне пора, — коротко замечает Виктор. — Мы еще увидимся?

— Да, конечно... — невпопад отвечает Феня. — Впрочем, не знаю, мы ведь на одном месте никогда не стоим.

— Ну, что ж, до свидания. — Виктор, откинув полу бурки, протягивает руку. Он хотел еще что-то сказать, но не сказал, а только с улыбкой пошевелил губами. От кухлянки Фени пахнет чем-то домашним, милым, забытым теплом и уютом.

— Там очень страшно, куда ты едешь? — спросила она тихо.

— Немного страшней, чем здесь. Но теперь мне будет не страшно, — говорит он, пожимая ее мягкую, горячую руку.

Торопливо разобрав поводья, Виктор вскочил в седло. Отъехав немного, он снова вернулся. Успокаивая коня, сказал:

— Мне не страшно, потому что я вижу тебя. Только не забывай, пиши. Если бы ты знала, что это такое... что такое получать на фронте письма!

— Я знаю, Виктор... — Феня с трудом перевела дыхание. Брови ее дрогнули.

Виктор, отпустив поводья, дал коню волю. Рыжий дончак, разбрасывая ошметки снега, помчал его вдоль переулка.

Уже светлело утро. Подходил холодный ноябрьский день. Скоро за краем леса ослепительно брызнет солнце и зажжет снег серебряными искрами.

Феня не подозревала, как мучительна может быть короткая радость встречи. Любовь, слышимая только сердцем, начинает до боли тревожить всю.

Удары «катюши» застали Поворотиева на проселочной дороге. Что-то ахнуло, ошеломительно, гулко, буйно, и пошло гудеть, перекатываться по лесу. Лес трещал, словно от налетавшего урагана. Конь стал спотыкаться и склонять голову к земле.

Когда Поворотиев прибыл в полк Бойкова, спешенные кавалеристы, подтянув подбородники касок, напряженно ожидали сигнала атаки. Над головами бойцов густо поблескивали привинченные к самозарядным винтовкам ножи штыков. По лесу шумно передвигались резервные эскадроны конницы, приданные Бойкову на случай конной атаки. Полковник, сбросив бурку, задирая разгоряченному коню голову, мчался от эскадрона к эскадрону. Штабные командиры едва успевают записывать его распоряжения.

«Батарею передвинуть на высоту 112, — диктует Бойков усатому, остроскулому, в мохнатой папахе капитану. — Как только очистим Морозово, немедленно туда старшин с кухнями и водой. Автомашины для раненых на просеку. Вывозить в санэскадрон в Покровское. Командирам эскадронов повторное, требовательное напутствие: передвигаться как можно быстрее, короткими бросками, не задерживаться долго».

Полковник вскидывает большие черные глаза и смотрит в упор на собеседника. Белки его глаз от напряжения и бессонницы покраснели, а в самих зрачках упорная, твердая решимость. Она подхлестывается перекатным гулом гвардейских минометов, возбужденными голосами людей, готовых по первому сигналу ринуться в бой.

Неожиданно артиллерийский гул замирает. Сознание давит непривычная тишина, напряженная, налитая суровой угрозой.

— Ракету! — коротко бросает Бойков усатому капитану. В воздухе с треском лопаются сигнальные ракеты. Над лесом взвиваются яркокрасные вспышки, и хриплый протяжный голос рвет напряженную тишину:

— Первый эскадрон! Вперед!

— Второй эскадрон!..

Старший лейтенант Поворотиев стоит на наблюдательном пункте рядом с полковником Бойковым и, не отрываясь, смотрит в бинокль.

По полю с громким криком «ура» густо растекаются цепи наступающих. Темные на снегу фигуры бойцов скатываются с бугорка в низкорослые, изодранные снарядами кусты ольшаника, к небольшой речушке. За нею на изволоке виднеется немецкая оборона.

Лихорадочно-торопливые пулеметные очереди то вспыхивают, то замолкают, то вновь разгораются с бешеной силой. Справа от атакующих эскадронов, из леса, в белых маскировочных халатах, волна за волной появляется панфиловская пехота.

— Панфиловцы пошли! — громко выкрикивает Бойков.

Он стоит в расстегнутом нараспашку полушубке, с раскрасневшимся лицом и наблюдает в бинокль.

— Хорошо идут, хорошо!

В окулярах бинокля мелькают серые группки немецких солдат. Они поспешно отходят к зеленеющим елям.

Полковник, оторвав от глаз бинокль, круто повернувшись к усатому капитану, приказывает:

— Эскадронам приготовиться к атаке!

Сунув бинокль в футляр, Бойков сбрасывает с плеч полушубок.

Полевые ремни ловко обтягивают его крупную, в темнозеленой телогрейке фигуру. Придерживая рукой шашку, он сходит с наблюдательного пункта и направляется к своему коню.

Офицер связи, старший лейтенант Поворотиев, опустившись на одно колено, пишет генералу Доватору немногословное донесение...

Артподготовка все еще продолжается.

Над болотом серая белесая мгла. В удушливых облаках тумана едва заметно чернеет редкий искривленный сосняк. Шевчук и Рябинин вышли вперед обследовать местность. Зина привела эскадрон Шевчука на то место, откуда они вышли ночью. В глубоких следах разворошенного снега и земли уже стеклянел молодой ледок. От болота веяло мертвой тишиной и затхлостью.

Шевчук попробовал встать валенком на мшистую кочку и тут же провалился по колено в воду.

— Тю-ю!

Кондрат, сплюнув, отошел в сторону и, присев на пень, начал перематывать портянку. Скосив глаза на добротные сапоги Зины, он кивнул головой и улыбнулся. Поманив к себе старшину, отдал какое-то приказание.

— Пока туман не разошелся, надо войти в болото и отыскать Стакопу. Может, он ранен... — говорила Зина Рябинину.

— Да, надо торопиться, — согласился Рябинин, всматриваясь в туманную муть.

Подошел Шевчук и, посасывая трубку, вынул из полевой сумки карту.

— Ну, как думаешь, Кондрат Христофорович? — спросил Рябинин.

— Пока ни як... — уклончиво пожал плечами Шевчук.

Решение у него созрело еще дорогой, но он, глядя на карту, продолжал что-то обдумывать. Зину возмущала эта медлительность.