Леонид Борич - Случайные обстоятельства

Все, о чем сейчас читал Филькин, устроившись в уголке каюты, было необыкновенным. Оно так точно передавало его собственные ощущения и мысли, что было поразительно, как не он, Филькин, а другой человек сумел все это понять в нем и выразить с такой точностью, с какой и сам Филькин не смог бы разобраться в себе.

То, что где-то рядом ходил по лодке командующий, было, конечно, очень важным для Филькина, но шли минуты, ничего особенного не происходило на лодке, а если что и совершалось где-то там, в других отсеках, невидимо и неслышно, то было оно все-таки далеко, гораздо дальше от Филькина, чем эта книга, которую хотелось выучить наизусть. Как до сих пор он мог не знать о ней, не слышать даже, не то что прочесть, как он мог служить, плавать, любить по-настоящему море и свою профессию без этой книги — Филькин не понимал.

«...и женщины влюбляются в моряков, и моряки влюбляются в женщин... и далеко на рейде — корабль во льду, завтра потребующий службы, а сегодня дарящий блеск и берег...»

Филькин прикрыл глаза. Проза была как стихи, как песня...

«...и автомобиль катится... гладко и легко, как сама лейтенантская жизнь...».

— Может, потрудитесь встать? — спросил кто-то начальственным голосом.

Филькин вскочил, уронил на пол книгу и замер по стойке «смирно». Перед ним стоял капитан первого ранга Мохов. Филькин подумал, что хорошо хоть — не командующий. Но и Мохов — это тоже было достаточно.

— Кто? — спросил отрывисто начальник штаба, поднимая книгу. В лицо он Филькина знал, знал и должность его, а вот фамилии не помнил.

Глядя на книгу в руках начальника штаба, Филькин, вздохнув, признался:

— Соболев, товарищ капитан первого ранга.

Конечно, начальник штаба и сам мог убедиться в этом, но раз он спросил...

— Значит, Соболев... — протянул начальник штаба. — Лейтенант?

— Я? — спросил Филькин.

— Не я же! — раздраженно сказал Мохов. — Свое звание я знаю. А вы даже представляться еще не научились.

— Так точно, лейтенант... — Что-то не понимал Филькин связи между вопросами о фамилии автора и его, Филькина, воинским званием.

— А это что? — Мохов потряс книгой.

— Так я уже докладывал, товарищ капитан первого ранга... — Филькин потупился. — Это роман... Соболева...

— Что?! Роман?! — Мохов быстро взглянул на обложку и сразу вспотел. Все он уже понял, рассвирепел, что чуть не стал посмешищем на целое соединение — мог бы им стать, если бы не сразу понял... — На гауптвахту пойдете, лейтенант!.. — Черт его знает, как фамилия. — Поняли? На гауптвахту! Так и доложите своему командиру.

— Есть... на гауптвахту... — понуро сказал Филькин.

Мохов круто повернулся и вышел, унося с собой книгу.

Все, о чем читал только что лейтенант Филькин, было кончено.

— Пилотку... Пилотку поправь! — Варламов, оглядываясь поминутно на переборочную дверь, отдавал старшине отсека последние указания. — Помнишь, как представляться?

— Да я в прошлом году самому главкому докладывал, — с достоинством сказал старшина. — И то нормально.

— Ну, смотри... Только никаких дебатов. «Так точно» и «никак нет». Понял?

— Так точно, — сказал старшина.

— А где механик? — Варламов поискал глазами, заглянул на нижнюю палубу, но Обозина и там не оказалось.

— А он что-то ремонтирует в трюме, — подсказали Варламову.

— Как?! Я же ему запретил! Вот нашел время!

— Вызвать, товарищ капитан второго ранга?

Варламов прислушался к соседнему отсеку и махнул рукой:

— Поздно... Идут уже.

Он поправил свою пилотку, в последний раз оглядел блистающий чистотой отсек — и остолбенел: из дальнего угла, снизу, неторопливо вылез на палубу трюмный, весь измазанный машинным маслом.

Видимо, Обозин, упрямо верный своей привычке делать осмотры механизмов когда только можно, и на этот раз, не считаясь ни с чем, послал одного из трюмных выполнять какую-то срочную работу.

Варламов успел помянуть несколькими словами и механика, и трюмного, вернее — их матерей, но это мало облегчило положение самого старпома, который в первую очередь отвечал за порядок на корабле. А переборочная дверь уже отворилась, и через комингс переступала нога в лакированной туфле...

В последний момент трюмного все же успели втиснуть в какую-то узкость между механизмами, правда не полностью, а только верхнюю его часть. Проявляя завидное хладнокровие и находчивость, Варламов прикрыл собой незадачливого матроса и вытянулся по стойке «смирно».

— Вы что же, так и будете все время опережать меня на один отсек? — усмехнулся командующий.

— Так точно. Должность такая, товарищ командующий, — сказал Варламов.

— А спецовки такие чистые... — спросил командующий, оглядывая матросов, — по случаю?

— Никак нет, — доложил Варламов, — всегда...

— Ну-ну... — Командующий неопределенно хмыкнул, и Варламов так и не уловил, поверил ли он ответу или понял, что иначе старпом и не мог ответить.

Букреев, заглянув за спину Варламова, оценил щекотливость ситуации и сказал:

— Товарищ командующий, разрешите реакторный показать?

— Показывай...

Старшина открыл перед ним переборочную дверь в следующий отсек, а Букреев, чуть задержавшись, тихо процедил Варламову, что из него все-таки будет, видимо, толк.

— Есть, — сказал Варламов, переводя дух. — Разрешите не сопровождать?

— Да, — разрешил Букреев, — займитесь ликвидацией недоразумения.

Но ликвидировать оказалось не так легко, потому что как уж сумел трюмный протиснуть между трубопроводами свою голову — было неизвестно, а только вытащить ее он уже никак не мог, и пришлось срочно, пока командующий не вернулся, снимать клапан, чтобы вызволить голову трюмного.

В это же время личный состав отсеков, уже осмотренных командующим, что-то около двадцати человек, был срочно вызван на мостик и, получив кисти и краску, энергично принялся устранять замечание командующего. Работали матросы на совесть, так как из лаконичного вступительного слова интенданта поняли, что Букрееву может здорово влететь лично от командующего, а они этого не хотели.

Когда командующий, осмотрев лодку, поднимался по трапу на мостик, Бобрик в изнеможении сидел спиной к открытому люку и складывал кисти. Командующего он заметил с опозданием на какую-то долю секунды...

— Что такое?! — Командующий с недоумением рассматривал испачканный рукав канадки.

Бобрик суетливо схватил ветошь и, пытаясь стереть с рукава командующего краску, бормотал:

— Да краска еще свежая, не взялась...

На мостик поднялись Мохов и Букреев.

— Что случилось? — озабоченно спросил Мохов.

— Сохнет медленно, товарищ капитан первого ранга, — виновато объяснил Бобрик. Краска никак не оттиралась.

— Вечно у вас не как у всех, — сквозь зубы тихо сказал Мохов Букрееву, отобрал у мичмана ветошь и сам начал оттирать рукав командующего.