Анатолий Тоболяк - Попытка контакта

— Что у тебя с руками, Ира? — заметил отец.

— Отрезать их надо и выкинуть! Жгут страшно… Надоели!

Я воспользовался моментом и быстро разлил вино по фужерам.

— Ну, разбирайте! — крикнул я. — Выпьем за глубокую старину, когда мы все были молоды! Тебе, отец, сколько, собственно говоря?

— Мне сорок три, мог бы знать, — хмуро отвечал он, пристально на меня глядя.

— Эх, старость не радость! Столько пережито, столько пройдено! Ты самый молодой среди нас.

— Что несешь! — резко сказал он. Но я уже не мог остановиться.

— Хорошо детишкам! Ни черта не понимают! Им что разрядка, что холодная война — все едино. Прошлого у них нет. Обмануть их дважды два. А мы, старики, живем памятью и опытом. Так, что ли, мать?

Она заговорила быстро и бессвязно:

— Не знаю я, что ты болтаешь, не понимаю я тебя, не хочу слышать твоей дичи несусветной…

— Тебе бы кляп надо! — круто скрепил отец.

Ну вот он и добился! Откуда ему было знать, что у меня «мальчики кровавые в глазах»? Я ведь только что смеялся, а тут вдруг вскочил на ноги:

— Что ты сказал — повтори!

— Костя! — Это мать.

У отца сузились серые глаза, окрепли скулы; он не шелохнулся.

— Сказал, что много болтаешь. В чем дело?

Я в бешенстве шагнул к нему.

— Рот хочешь мне заткнуть, да? Чем? Молочными коктейлями? Или… или… — задыхался я, — вот этими купюрами? — сунул руку под подушку и вытащил деньги. — Гляди, мать, что он мне дал! Две сотни!

— Не бесись, Константин, — негромко произнес отец.

Но я уже швырнул деньги — десяточки, десяточки, как голубки, полетели по воздуху и рассыпались на полу! — схватил плед и, завернувшись в него, как в тогу, захромал в другую ком-цату мимо отца, мимо матери.

Я завалился в кресло и сквозь прикрытую дверь (сам же захлопнул) услышал потерянное бормотание матери:

— Это большие деньги… надо их подобрать.

— Я сам, — сказал отец. Они замолчали. — Вот возьми ему на расходы.

— Оставь их себе, — ответила мать. — Ты уже не обязан его содержать.

Вот так она ему заявила, она-то, которая считает каждую копейку и ведет домашнюю бухгалтерию в особой тетради.

— Ладно, — сдержанно произнес отец. — Пришлю по почте, раз так. — И вдруг он впервые повысил голос, и в нем, клянусь, была страшная горечь. — Что ты сделала с парнем, Ирина! Он же неврастеником стал, неужели не видишь? Почему ты трясешься над ним, как клушка? Парню девятнадцать. Дай ему волю. Оба вздохнете свободно.

Я не выдержал, захлопал в ладоши и закричал: «Браво!»

— Он все слышит. — Это мать.

— Пусть слышит! — Это отец. — Он все знает. Почему ты до сих пор не вышла замуж?

— Ты… ты сватать меня приехал? — начала заикаться мать.

— Нет, я просто хочу знать, почему ты похоронила себя заживо? Ведь ты еще не старая женщина, красивая еще. (Мои слова, мои!) Кому надо твое затворничество? Что ты этим доказываешь? Ради чего? Неужели ради Кости?

Наверное, у матери бессильно упали руки; на миг она потеряла дар речи… может быть, прошептала: «Да, Леонид, ради него!» — но услышал я другое:

— Ты ничего не понимаешь, Леонид. Абсолютно ничего. Ты токуешь как глухарь и слышишь только себя. Но жизнь тебя накажет, уже наказала… Твои дети ненавидят тебя! — Вот что она сказала ему прямо в лицо.

И тут — трах! — дверь распахнулась, как от сильного пинка, и вбежала моя сестрица. Ошалелая, запыхавшаяся, с сияющими глазами.

— Костя!.. Здравствуй! Папа здесь?

Я скривил рот и ткнул рукой в закрытую дверь:

— Там!

— А ты… ты почему тут сидишь?

— Подслушиваю.

И все. Больше ничего не успели сказать друг другу. Ивакин-старший распахнул дверь. Поля обмерла, увидев его. Потом взвизгнула, как щенок, и кинулась к нему. Она вскрикнула: «Папа!» Он: «Поля!» И вот уже обнимаются, целуются, и моя сестра шепчет быстро и горячо, как в бреду:

— Папка! Милый папка! Как хорошо, что ты приехал! Я чувствовала, что ты приедешь… Я тебя во сне видела… Я знала…

А он гладит ее по волосам и отвечает растроганно так:

— Я соскучился, Поля. По тебе, по Косте… — И матери, которая появилась в дверях: — Видишь, Ира… а ты говорила!.. — И снова Поле: — Это мать Кости, ты знаешь?

— Да, мы знакомы. Здравствуйте, Ирина Дмитриевна, — радостно выдохнула моя сестра.

Мать сжала руки на груди. У нее на лице появилось мучительное выражение, будто ее пытали…

— Я вас прошу… — умоляюще сказала она. — Уходите отсюда… оба! Я вас прошу.

Поля опешила, ее можно понять.

— А что? Что случилось?

— Ерунда, — сказал отец и покосился на меня. — Костя психует.

— Костя, дурачок, что с тобой?

Я ничего не ответил. Может, у меня спазм перехватил горло. Лишь смотрел на них.

— Ладно! — сказал отец. — Пойдем. — И обнял Полю за плечи. — А тебя, Константин, жду в гостинице «Центральная» завтра. Сможешь доковылять?

За меня ответила мать — горячо, взахлеб:

— Нет, Леонид, он никуда не пойдет. Я категорически запрещаю, Леонид! Я всегда знала, что эти встречи к добру не приведут, еще раньше знала, а теперь тем более. Уезжай, пожалуйста, на край света, Леонид, там ты себя прекрасно чувствуешь… Оставь нас в покое, ради бога!

Отец лишь глубоко вздохнул: что, мол, тут можно ответить? Обнял онемевшую Полю за плечи, и они ушли, оглядываясь на меня, точно я был узником, лишенным свободы.

Мать стояла с опущенными руками. Опять мы остались вдвоем, как всю жизнь, сколько себя помню.

— Ну что? — процедил я сквозь зубы. — Добилась своего, да? Выгнала? Довольна, да? А меня спросила? Я позволил?

Встал, прошел в свою комнату и, не таясь, выпил залпом фужер «Медвежьей крови».

Затем, в этот же день, примерно через час, лежа на ненавистной тахте и читая, чтобы отвлечься от реальности, премудрого Курта Воннегута, ты узнаешь следующее: из гостиницы исчезла та самая неведомая Лиля, которая приехала с отцом. Это взволнованно сообщает по телефону твоя сестра.

— Мы пришли, а ее нет. Оставила записку, что уезжает, понимаешь? Никакого объяснения, почему. Мы даже не успели поговорить.

— С кем? С ней или с отцом?

— С папой, — отвечает сестра. — Он помчался в аэропорт искать ее.

— Ха-ха-ха!

— Что тут смешного? — сердится она.

Ты сам не знаешь, что тут смешного. Но охота посмеяться, ох, охота! Твой отец в роли догоняющего — это что-то новое. Насколько тебе известно, первым всегда уезжал он. Что же она из себя представляет, эта Лиля? Кто она ему — жена или любовница? Сколько ей лет? Из школьного возраста вышла?

— Перестань пошлить! — негодует твоя сестра. — Ты что, Костя, не рад, что он приехал?

— Конечно, рад.

— Правда?

— Еще бы!

— Ох, я так рада, что ты рад! — облегченно вздыхает твоя сестра. — А ты… ты с ним еще встретишься?

— Мир тесен.

— Что?

— Мир тесен, говорю! — взрываешься ты и бросаешь трубку.