Сергей Сартаков - Гольцы

Я поступил правильно, — сказал он, чуть покачиваясь на носках. — Но я отзывчив к человеческому горю. Я скажу артельщику, чтобы он выдал деньги тому… разумеется, под работу. Всё. Ступайте.

Рабочие, не поклонившись Маннбергу, гуськом пошли из кабинета. Лиза бросила мыть мясо, сунула руки под передник, выскочила в тамбур. Уйти бы вовсе куда-нибудь… Ой, только бы не позвал сейчас Маннберг, он все на ней выместит. Лиза услышала, как гневно хлопнул он. дверью кабинета. Значит, не сразу сорвет зло, а потом. Мимо нее прошли рабочие, спустились из вагончика по ступенькам, Вася повернул голову, улыбнулся Лизе. Стало легче немного.

Ну, вот и ладно получилось, Вася, — сказал Кондрат, спускаясь по ступенькам последним, — заставили мы все же его.

Силу нашу почуял, — заметил рабочий, незнакомый Лизе.

Потому что вместе пришли, — добавил Василий. — Порознь и двадцать человек не сделают того, что сделают трое вместе…

Они завернули за угол вагончика, пересекая линию железной дороги — должно быть, пошли к палаткам, — и до Лизы донеслись еще слова Василия:

…а когда все рабочие…

Лиза зажмурила глаза. Все, что раньше ей говорил Василий о счастье, которое надо взять силой, то, о чем она всегда с ним так упрямо спорила, теперь показалось не таким уж невозможным. Ну, конечно, если так… Если силой… Если есть сила…

Свистки городовых слышны были все громче и громче. Они теперь раздавались уже со всех сторон, замыкая перекресток улиц в кольцо. Анюта остановилась. Какой беспокойный этот Томск! Чуть не каждую ночь облавы. За кем опять гонятся, кого ищут! Улицы совсем пустые. Глухо, темно, и только на перекрестке горит керосиновый фонарь. Хуже нет, когда на улицах пусто во время облавы: тогда непременно каждого хватают и обыскивают. Она ощупала рукой карман: нет, рисковать нельзя. А выбрасывать краску жаль. Спрятаться куда-нибудь в ближний двор? Куда ни погляди, все ворота крепко заперты. Перелезть через забор? Чего доброго, схватит цепкая собака; здесь чуть ли не у каждого хозяина собака. Или заметит сам хозяин. Тогда ничем не отговоришься. Анюта медленно пошла вперед. Документы в порядке. Не стали бы только шарить по карманам. Ночь. Девушка одна на улице. Разве они могут пропустить?

Фонарь на перекрестке отбрасывал от столба длинную косую тень. Вокруг стеклянного пузыря мельтешил целый рой ночных бабочек. Анюте это как-то особенно остро вошло в зрительную память. Кружатся, мечутся бабочки, ничего не разберешь, беспорядок, суматоха…

Куда же теперь пойти? Да, точно, со всех сторон. Кольцо сжимается.

Уйти хотя бы от фонаря подальше, прижаться к забору где-нибудь в тени. Анюта свернула за угол. Ее так и ударил по нервам резкий свисток, грянувший неожиданно впереди. Попалась, что ли? Но в этот момент, чуть не сбив ее с ног, из темноты выскочили два парня — Анюта по их одежде поняла: студенты — и скрылись за углом.

Держи! — пронзил темень улицы крик.

И суматоха свистков, топот ног со всех сторон… Даже, казалось, столб с фонарем покачнулся и побежал, комет-ным хвостом за ним потянулись бабочки…

Де-ер-жи-и!..

Все туда… Уже слышно, как хрустит мелкая галька под тяжелыми сапогами… Бегут…

И какая-то озорная, хотя отчетливо еще и не осознанная, мысль вдруг подтолкнула Анюту. Фонарь, мотыльки, беспорядок… Анюту словно захватило вихрем. Она замахала руками, пересекла перекресток, но не в том направлении, куда побежали студенты, и заголосила тонко, отчаянно:

Ай! Ай!.. Ловите-е… Скоре-я-а!..

Она бежала по темной улице, все кричала, и топот подкованных сапог теперь сжимал ее, надвигаясь и сзади и спереди. Вся улица наполнилась истошным собачьим лаем.

Анюта остановилась. И срдзу из темноты ее обступили хрипло дышащие люди.

Вот они… вот они… Сюда, сюда… перелезли… — с трудом говорила она, все показывая на высокий забор, за которым особенно сильно бесновались собаки.

Один городовой забарабанил в калитку. Другой, подбегая, выкрикнул:

Сюда говоришь? А ну, Федор, подсади меня…

Собаки порвут…

Ни черта! Я их там чичас…

Двое? — спросил еще кто-то. — Ты видела, девка?

Видела… Двое, — сказала Анюта. — Повисли на заборе. А потом перелезли все-таки.

Эх, тут бы их за ногу сдернуть да по шеям хорошенько.

Айда, сигай все через забор!

Анюта повернулась и, прислушиваясь к выкрикам городовых и все более азартному собачьему лаю, пошла назад, к перекрестку. Тусклым желтым пятном там светился фонарь. Анюта чуть усмехнулась: и мотыльки, наверно, так же безмятежно толкутся возле него. Суматошно, беспорядочно… Ловко она провела городовых… Провела ли? Вдруг спохватятся, поймут обман? И точно — ей показалось, что снова началась погоня. Скорей бы за угол… Анюта убыстрила шаги. Не выдержала, побежала… И опять крик: «Держи!» — прорезал улицу.

Она свернула за угол… Вот хорошо: здесь все-таки темнее. А вот какой-то переулок… Туда… Опять переулок… Вот славно! Ах, только бы не этот проклятый собачий лай, который так и отмечает путь, каким она бежит!.. Еще влево, влево… Еще раз в переулок… Погоня, кажется, отстала. А может быть, она и теперь была не за ней? Ух! Анюта пошла шагом. Лицо у нее горело. Сердце короткими толчками стучало в груди. Какой загнула крюк! Часа полтора, а то и два потеряла. Теперь, конечно, ждать ее не будут. Но все равно отдыхать нельзя. И как ни тянуло Анюту сесть на скамью и привалиться, хотя бы на несколько минут, спиной к забору, она шла и шла, не сбавляя шагу.

Повеяло речной свежестью. Значит, близко Томь. Выйти па берег, а там уже недалеко… Анюта еще не твердо знала все улицы и переулки, но разные запомнившиеся ей приметы указывали верный путь. Вот справа в палисаднике четыре могучих тополя под окнами малютки-домика. Как только поместились такие огромные деревья в тесном палисаднике? Отсюда через несколько домов сворот в переулок. Вот в этом доме всегда надрывно плачет ребенок… Анюта издали еще услышала плач. Бедненький. Чем он болен?

От этого дома все прямо до лужи, которая захватила всю проезжую часть улицы. Посреди лужи, как затонувший корабль, стоит скособочившись, с поднятыми кверху оглоблями телега. Сломалась ось, возница выпряг лошадь, а телегу бросил. Пятый день телега мокнет в грязи…

Удивительно, как быстро вырабатываются у человека нужные для него навыки! Анюта шла и усмехалась. Вот ей идти сейчас ночью по окраинным, путаным улочкам почти ведь совсем незнакомого города уже не представляет труда. И даже не очень страшно, когда попадаешь в облаву. А два года тому назад? Шиверск она знала весь, как свои пять пальцев. Но разве решилась бы она тогда вот так, одна, глубокой ночью, пересечь его из конца в конец? Нет, ни за что! И страшно. И просто заблудилась бы… Смешно подумать: первые месяцы в Петербурге на Невском дороги не могла найти! Все дома одинаковые, проспект, как стрела, прямой, и куда идти, направо или налево, никак не сообразишь…