Сергей Сартаков - Пробитое пулями знамя

Вот тебе и мечты о возвращении в Петербург! Безупречная служба в такой «дыре», как Шиверск, в течение почти восьми лет. И все может лопнуть, окажись он,

Киреев, виновным в бездействии, не выполни он этих беспощадных распоряжений Трепова. А попробуй выполни их успешно, когда кругом идет такая канитель! И но ослабевает, а усиливается. Приказ начальства, безусловно, дело великое, особенно когда сила стоит за этим приказом. Разумеется, у Трепова есть так называемые силы. Может быть, есть они где-нибудь и в других городах. Видимо, есть, коли даже в губернском управлении так уверенно стали писать циркуляры. Но у него, у_ Киреева, сил — шашек и винтовок — отнюдь не прибавилось, чтобы все «решительно пресекать и не допускать». И в подкреплениях ему отказывают. Как быть?

Значит, надо брать только, так сказать, треповской яростью, злостью…

И.на следующий день, отправляя в Рубахину на расправу казачью полусотню, Киреев уже сам напутствовал есаула Ошарова:

Характер свой прошу проявить полностью. Это может оказаться так называемой пробой.

Потом Киреев собирал нижних чинов и внушал им:

Можешь дать зуботычину — бей. Спрошу не за то, что ударил, а за то, что не ударил, если, так сказать, ударить мог. Случится стрелять — режь, коси под корень. На дело пошел — выпей водки, руки свободнее будут действовать.

А «действовать» жандармам, полиции и казакам приходилось теперь все чаще и чаще.

Но и рабочие научились многому. Митинги в цехах объявлялись внезапно и были очень короткими. Пока шпики успевали добежать до Киреева и пока готовился наряд жандармов — рабочие уже расходились. То же получалось и с загородными массовками. Люди собирались то под «скалой Свободы», то на Уватских полянках, то в Рубахинском логу, и о месте сходки Киреев не всегда мог узнать заранее. А на массовки соваться только с жандармами почти бесполезно. Надо стягивать всю полицию, брать в поддержку казаков. А полицмейстер Сухов и есаул Ошаров всякий раз капризничают, не любят так называемых согласованных действий. Им собственные лавры нужны. Ответственность же за порядок во всей округе лежит на нем одном, на Кирееве. Ошарову что — Трепов не бог его судьбы. А Сухову только карманниками да проститутками заниматься бы.

Так получилось и в этот субботний день, когда Киреев ушел в пристанционную баню. Ему надоело мыться в душевых кабинках и хотелось основательно пропариться березовым веником. Он распорядился никого больше не впускать в баню и только пригласил с собой Маннберга. Тот согласился. Разок в месяц и он любил доставлять себе это удовольствие. Дежурный жандарм заявился в парную как раз в тот момент, когда Киреев, поддав сухого, колючего пару, неистово нахлестывал себя веником по животу, а_Маннберг в шапке и в рукавицах, уже закончив такую экзекуцию, обливался из шайки прохладной водой.

Киреев смачно выругался, но, не вставая и только прикрывшись веником, все же принял устный рапорт от дежурного жандарма. Тот, обливаясь потом в тесной шинели, быстро отбарабанил свой доклад. Все рабочие из депо и мастерских потянулись за город, к Рубахинскому логу. К ним присоединяются обыватели. Замечено много вооруженных рабочих. Идут митинговать. На митинге выступит приезжий агитатор. Кто он и о чем будет говорить — не установлено.

Ну вот, — свирепо сказал Киреев, — мерзавцы, и выбрали же самое время! Я здесь, а у Ошарова сегодня теща именинница.

Он вышел в предбанник и мокрой рукой написал две записки — Сухову и Ошарову: принять немедленные меры к разгону массовки. А чтобы растопить самолюбивое сердце Ошарова и заставить его покинуть на время праздничный стол, Киреев приписал, что командование сводным отрядом жандармов, казаков и полиции он поручает ему, об успешных же действиях его, Ошарова, сообщит не только в жандармское управление, но также и войсковому атаману.

Взобравшись снова на полок и растрясая в пару уже остывший веник, Киреев ворчливо пожаловался Маннбер-гу на трудности своего положения: оберегать спокойствие государства, когда для этого уже никаких сил не хватает.

Ну, а не кажется вам, наконец, Павел Георгиевич, что пора бы России, правительству нашему, подумать о вооруженной помощи со стороны других государств? — проговорил Маняберг.

Мне этого не кажется, потому что я люблю Россию.

А вам не кажется тогда, что если произойдет революция, так и России придет конец?

Киреев что-то пробубнил насчет того, что он не из пугливых.

Нет, Павел Георгиевич, а вы не уклоняйтесь от прямого ответа на прямой вопрос. Конец тогда России или не конец?

Черт! Ну, нельзя же так, в лоб.

Вы не согласны с мыслью о гибели России и потому не согласны с великолепной идеей заранее призвать на помощь иностранные войска?

Киреев легонько, для пробы, потрепал себя веником по спине и снова стал трясти его в пару.

Говорят, французы нам предложили большой заем. Сколько-то сот миллионов. Деньги брать надо. Это я вполне одобряю. Честная помощь иностранцев. В русских руках французские деньги станут тоже, так сказать русскими.

Э, Павел Георгиевич, франки не штыки. Они — тупые.

На них можно выковать штыки! И вполне острые.

Острые штыки соответственно требуют, и твердых, безжалостных рук, — вертя мизинцами в ушах, гнул свою линию Маннберг, — а по-настоящему твердыми и безжалостными руками могут быть только посторонние руки. Дружеские, но посторонние. Нет, Павел Георгиевич, Россию от революции не спасти без иностранных войск.

Но ведь если на нашу землю вступят чужие войска, Россия тоже может погибнуть! Уже от иностранцев.

Зато вы сохранитесь, Павел Георгиевич, — прищурился Маннберг, весь одеваясь в густую мыльную пену, — вы сохранитесь.

В качестве простого полицейского! Покорно благодарю, — фыркнул Киреев. — На большее тогда никак не рассчитывай.

А если произойдет революция, вы и в качестве полицейского не сохранитесь. Мы с вами, конечно, не вольны решать такие вопросы, Павел Георгиевич, но, право же, было бы очень разумным правительству нашему подумать об иностранной военной помощи, а каждому подлинно русскому человеку, убедить себя в необходимости этого. Морально приготовить себя не бояться иностранцев. Проникнуться доверием к ним, к их искренности. Тем более что ведь есть же и вполне бескорыстные страны.

Я, кажется, начинаю, так сказать, морально, уже приготовляться, — растирая комельком веника пятки, произнес Киреев, — но вполне бескорыстных чужих стран я не вижу.

— Почему же? Например, при заключении мира с Японией президент Северо-Американских Соединенных Штатов Теодор Рузвельт очень помог России. Трудная для нас война могла бы и еще продолжаться, но он сблизил» противников, нашел пути примирения…