Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1974-7

В смысле чувства юмора такие люди похожи на грозный дальнобойный танк, который оказывается беспомощным, когда к нему подбегают вплотную.

Светлов к себе относился легко, весело, иронично. Хочется даже сказать — беззаботно. Михаил Аркадьевич как будто не помнил, что он и есть Светлов, тот самый, который написал «Гренаду» и «Каховку».

Почти никогда не рассказывал он о своем творчестве. Не мог сказать: «мое творчество», «мой писательский путь», «мое мышление в образах обычно начинается с того…» и т. д. Не делился писательскими планами, не рассказывал, ни как он творил, ни кал воевал. А если говорил, то чаще так:

— Я хочу написать «Записки охотника»… выпить…

Или:

— Алё. Это Светлов говорит. Я здесь накропал стихи и хочу вам почитать. Знаете, зачем? Чтобы вы определили, не начало ли это менингита?

Как-то он сказал, что на его доме будет повешена мемориальная доска, где напишут: «Здесь жил и никогда не работал М. Светлов».

Поэт Сергей Наровчатов рассказывает:

— Однажды я пришел в клуб литераторов с очень красивой девушкой. Мне захотелось похвалиться перед Светловым. Я сказал: «Вот смотрите, какая красивая. Правда, картинка?» Михаил Аркадьевич улыбнулся: «Старик, я не знал, что ты стал таким передвижником».

Одному художнику Светлов сказал:

— Вы художник? А вы не можете мне нарисовать десять рублей?

Когда началась Отечественная война, многие писатели сразу же были приписаны к фронтовым редакциям, надели военную форму. И вот в самые первые дни войны сидят они в ресторане Дома литераторов, у всех вид боевой, как будто даже пропахли порохом, хотя еще никто не воевал. На всех форма сидит ладно и складно. Входит Михаил Аркадьевич, идет шаркающей походкой, он тоже в военной форме, но она на нем не сидит, а скорее висит. Все враз повернули головы. Он почувствовал, что своим сугубо штатским видом портит батальный пейзаж, и тихо спросил:

— Вы что, смотрите на меня и не верите в победу?

Я никогда не видел Светлова торжественным, многозначительным. Пресловутое чувство локтя выражалось у него не в том, что он норовил локтем отпихнуть соседа. И вообще не «норовил». Не был ни хваталой, ни устроялой. И когда решали, кого позвать, пригласить, премировать, делегировать, о нем вспоминали после многих других.

На одном роскошном банкете стол был богато сервирован, разнообразной была «разблюдовка». Светлова спросили, отчего он так мало ест.

— А я люблю, чтобы селедка лежала на газете.

Один критик стал жаловаться Светлову на литераторов, которые живут прошлыми заслугами. Давно ничего не пишут, а хлопочут, шумят. Не замечают, что как писатели они уже давно нe существуют.

Светлов:

— Мало того. Между ними еще идет борьба за несуществование.

В некоторых воспоминаниях о Светлове говорится так: он был непримиримым ко всему плохому, яростно ненавидел, боролся, гневно высмеивал и т. п. Мало похоже на Светлова… Непримиримость не его отличительное качество. Он был мягким, легким, простым человеком. И злу он сопротивлялся не прямым действием, а скорее самим своим существованием. Его стихия не сатира, а юмор. Причем юмор не выделенный, не отобранный, не «специализированный» юмор анекдота, дежурной остроты, но юмор как воздух, который вас окружает. Юмор интонации, намека. Очень дружеский.

Вот еще характерная особенность: все, кто занимается Светловым, знал его, писал о нем, — все они (или почти все, за самым небольшим исключением) дружны между собой. Семен Гушанский, Лидия Либединская, Яков Хелемский, Лев Славин, Лев Озеров, Нина Федосюк, Марк Соболь, Лев Шилов… Когда они собираются, к ним как будто незаметно подсаживается Михаил Светлов. И начинают вспоминать, что он сказал, что сделал, как пошутил.

— А помните, Михаила Аркадьевича угостили кумысом, он выпил и говорит: это надо закусывать вожжами.

— А как он вошел на заседание, кто-то ему крикнул: «Миша, дай папиросу». А он: «Надолго?»

— А то еще мы сидели в редакции, сочиняли частушки для капустника. Появляется Светлов: что это вы сочиняете? Мы жалуемся: вот мы, не поэты, сочиняем частушки, а вы, поэт, не помогаете. Он говорит: пожалуйста! О чем? Мы говорим: у нас в редакции есть сотрудница Вера, которая выступает на всех летучках, говорит долго и занудно.

Светлов мгновенно:

— Пишите: «Мчатся тучки, вьются тучки и в глазах совсем темно — это Вера на летучке завела веретено».

Кто-то вспоминает, как он выступал в Ташкенте по телевидению. Была жара, на студии летали мухи.

Ташкентцы увидели на экране улыбающегося Светлова. Перед тем, как начать выступление, он вдруг стал ловить муху, не поймал и сказал: «А я и не знал, что мухи так любят выступать по телевизору».

Конечно, Светлов был мягким, добрым, снисходительным. Но он умел быть и твердым. Когда ему сделали операцию, больничный врач сказал: «Он вел себя терпеливо, как солдат».

Было свое достоинство не только в том, как он жил, но и как умирал.

Много есть людей, которые испытали дружеское участие Светлова в свои самые трудные дни.

Сегодня часто вспоминают светловские слова:

— Я могу обойтись без необходимого, но без лишнего обойтись не могу.

За десятилетие, которое прожито без Светлова, мы поняли: многое, чем мы увлекались раньше, кажется теперь лишним; а он сам, Михаил Аркадьевич, человек молчаливой, ненаигранной романтики, ощущается необходимым.

Книга Б. Панкина «Время и слово», выпущенная издательством «Детская литература» в 1973 году, имеет подзаголовок: «Семь публицистических очерков из жизни и литературы». Автор ее — известный литератор, совсем недавно — «молодежный журналист», главный редактор «Комсомольской правды».

«Из жизни и литературы»… В этом подзаголовке и секрет новизны, оригинальности не только жанра — существа этой книги. Работа Б. Панкина не могла бы появиться ни раньше, ни позже даты, которая обозначена в выходных данных книги. Для середины горячих пятидесятых годов она слишком аналитична, для конца сороковых попросту невозможна… В книге этой живет наше время. По своей методологии «Время и слово» сочетает в себе откровенную критичность ко всему замшелому с романтичностью идеала, верой в созидательные силы жизни и молодости.

Да, именно молодости. Первое Качество работы Б. Панкина — безошибочное чутье адреса. Знание реального, сегодняшнего молодого читателя. Дифференцированное и обобщенное, понимающее и принципиальное. Он не затыкает уши и не зажимает глаза. Он видит молодежь такой, какая она есть. Ибо только так и можно найти реалистический выход из кризиса, в котором могут оказаться проблемы воспитания, если мы будем уповать на «архаическую систему мышления, видения», когда пишут не то, что видят, а то, что хочется увидеть.