Журнал Юность - Журнал `Юность`, 1974-7

— Мне кажется, «двухмоторные» комары органично вписались в архитектуру здания. С одной стороны, комар в обрамлении герба — это шутка художника, ставящая целью вызвать добрую улыбку. Но комар и строго функционален в нашем замысле. Это насекомое — неизменный спутник первопроходца, такой же символ романтики, как палатка и первый колышек. Строго говоря, комар олицетворяет экологическое равновесие, которое нарушается с приходом человека в тайгу. Есть комар — значит воздух чист, не загрязнен промышленными выбросами. Нет комара — загрязняется окружающая природа, птицы и животные покидают тайгу. «Берегите природу», — говорит наш комар. Конечно, были и возражения, когда принимался наш проект.

— И вы и архитектор, по-видимому, «вздохнули» спокойно лишь в тот момент, когда здание приняла Государственная комиссия?

— Видите ли, работа художника-монументалиста не заканчивается выдачей проекта. Подобно скульптору, надо обладать и физической силой и выносливостью, знать штукатурные работы и сварочное дело. По существу, при сооружении вокзала я был не наблюдателем и консультантом, а исполнителем, квалифицированным рабочим. Сам набрасывал цемент на металлические каркасы рельефа, сам сваривал эти каркасы. Лепил нужные формы, резал. У художников нашего профиля мозоли не от карандаша. Конечно, у меня были десятки замечательных помощников, прежде всего Герой Социалистического Труда, бригадир комплексной бригады Иван Мариненков, штукатуры и сварщики его бригады. Легко и приятно было работать с начальником головного ремонтно-строительного поезда Михаилом Матвеевичем Бородановым. Партийные, комсомольские работники Тобольска и области помогали нам быстро решать хозяйственные и снабженческие недоразумения. Я уж не говорю о героизме строителей, которые, вынув верхний слой грунта, забивали сваи в скальные, глубинные породы, насыпали новое основание под будущий вокзал. Так что Тобольский вокзал «из тьмы лесов, из топи блат» вознесся в полном смысле этих слов.

— Герман Вячеславович, Тобольский вокзал не первая ваша самостоятельная работа. Можно вспомнить мозаичное панно для здания посольства Монголии в Москве, керамический цикл убранства Дворца культуры завода имени Чкалова в Новосибирске, фрески, цветные рельефы, композиции, росписи для «Дороги Коперника» в Польше. Можно назвать журнальные работы и книги ваших гравюр и рисунков, например, московский цикл. Однако, судя по высокому слогу, которым вы заговорили о Тобольском вокзале, — это ваше любимое и самое дорогое создание?

— Пожалуй, так оно и есть. Я ни от одной своей прежней работы не отказываюсь: пусть они несовершенны, но это мое, мои долгие раздумья, мои наблюдения, мое видение времени, людей, поступательного движения страны, становления молодых характеров. В этом смыс\е Тобольский вокзал не является исключением. В то же время при сооружении этого здания я был режиссером от начала до конца. Понимаете, это как фильм делать: если раньше мне поручали отснять одну сцену (мозаичное панно, например, для посольства), то в данном случае я «снимал картину» от начала до конца. Сверхзадача, о которой вы спрашивали вначале, была намечена мной, разумеется, в содружестве с архитектором. Но с ним мы, как «Весы» на нашем циферблате, «уравновешиваем» друг друга. Чувствовать себя режиссером большое счастье, потому, видно, и вокзал — любимое дитя.

— А что впереди? Хотелось бы вам вести и дальше работы в Тюменской области?

— На новой трассе, на молодежной стройке работать всегда интересно. Новое дело, трудности, которые приходится преодолевать строителям, закаляют молодежь. Люди тут раньше взрослеют, характеры раскрываются ярче — не зевай, художник! Я до отказа «набил» блокноты на Всесоюзных ударных — на строительстве Нурекской ГЭС, на Абакан — Тайшете. А когда готовил проект Тобольского вокзала, да и во время сооружения, не раз бывал на трассе Тюмень — Нижневартовск. Разумеется, с блокнотом. Так появились десятки рисунков, гравюры, посвященные Севсибу. Дорога — главная артерия, дающая кровь, жизнь таежному краю. К тому же дорога — примета современной жизни, стремительно набирающей скорость. Свисток, поезд тронулся, мчит на Север новую партию первопроходцев. Короткая остановка у вокзала таежной станции — и снова в путь. Снова вокзал и снова дорога. Вокзалы— как знаки, указывающие путь вперед. И если язык этих знаков придуман мной, если он понятен другим, о чем же еще может мечтать художник? Ну, представьте себе, художник или архитектор построил улицу, какую-то часть города, целый город по своему замыслу. Это, конечно, здорово. А вот тысячекилометровый ансамбль— это просто грандиозно. Сейчас я работаю над проектами двух вокзалов для трассы Тюмень — Нижневартовск. Не хочу называть станции — проекты еще не утверждены, а мы, художники, суеверны. Если получится, будем опять с Володей Авксентюком расставлять большие таежные знаки.

Беседу вел Марк ГРИГОРЬЕВ

Вверху: Лесь Танюк.

Фото А КАРЗАНОВА.

Занавеса, естественно, не было, и я стал рассматривать декорации спектакля. Стилизованный, причудливо изогнутый свиток — нечто вроде старинной карты. Изгиб Сены, Дом Инвалидов, Нотр-Дам, Триумфальная арка. Кареты рядом с допотопными автомобилями. Арлекины, клоуны, купола шапито. Пожалуй, это ближе не к Людовику XIV, а к сиренево-фиолетовому Парижу Рембо и Аполлинера, к Парижу мон-мартрской богемы. Свиток скреплен гигантскими сургучными печатями — портретами Мольера и Станиславского. Почему? Потому что Мольер поставлен в театре, носящем имя Станиславского? Или театр заявляет о своей попытке совместить столь несхожие меж собой театральные установки этих двух мастеров? Не потому ли так бросается в глаза висящий между этими портретами девиз шекспировского «Глобуса» — «Totus mundus agit histrionem» («Весь мир играет комедию»).

На сцену вышел актер. Всмотревшись в зал, он поднял жезл и трижды ударил им о пол сцены. Представление «Мюзикл «Мсье де Пурсоньяк» Леся Танюка по мотивам одноименной комедии Мольера» началось.

Парад актеров. Клятва. Торжественно-ироническое обращение к портретам великих и… смех в зале, когда Мольер и Станиславский пропели в микрофон (помилуйте!) основные заветы своей театральной эстетики! И начался откровенный, многокрасочный балаган! Что это? Акробатика! Кульбиты! Подножки! И уже через десять оглушительных минут этого буйства красок, праздника острот, неожиданных находок и решений я не удивлялся тому, что появившийся на сцене Пурсоньяк возмущенно поет арию о том, что «от Жана Батиста Мольера остались рожки да ножки».