Владимир Рублев - Семья

— Понял? — шепнула она, и он даже здесь, в полутьме, видел возбужденный блеск в ее глазах. Притянув ее к себе качнул головой:

— Да, Томка, понял...

Он ждал, что Тамара будет с ним всегда ласкова, он с нетерпением искал встреч, но... Встретив его после праздника в коридоре, она чуть приметно улыбнулась, глянула вслед уходящей Лиле и сказала равнодушно:

— Ты извини меня за вчерашнее, это — от вина. Наболтала я лишнего. Больше на вечера я с тобой не пойду. Если желаешь, приходи к нам, как прежде... Только так...

И пошла к остановившейся у лестницы Лиле, гордая, чужая... А он ошеломленно стоял и смотрел ей вслед, плохо соображая, что все это значит...

Позднее, спустя недели полторы, перестрадав от острой и злой обиды, неожиданно поймал себя на предательской мысли: «Может быть, это нормально для девчат — поступать вот так... Может, и она мучается, но гордость не позволяет ей позвать меня домой еще раз? А я... Эх, дурило... Ведь не было бы у нее ко мне ничего, так даже перепив вина, не сказала бы она тех слов. Не смог бы я почувствовать ее сердце, всю ее, с такой доверчивой трепетностью прижавшуюся ко мне... Да, мне надо пойти к ней, ведь я — мужчина»...

И он пошел к Тамаре. Она встретила его, как будто ничего не случилось, и это вновь оживило в нем воспоминания о том вечере, появилась радостная мысль: нет, нет она совсем не та, какой знают ее многие, в ней много хорошего, случайно открытого и известного, может быть, только одному ему...

Вот почему все это время, даже сердясь и злясь на нее, Аркадий ждал: тот вечер должен повториться, и он вновь увидит Тамару такой, какой не знает ее никто — сердечной, откровенной и... близкой.

...До Аркадия не сразу дошел звук голоса.

— Ты спишь?

Это Геннадий. Странный он, разве можно сейчас уснуть? Сейчас хочется встать, уйти на шумные улицы города или забраться в парк и думать, думать все об одном и том же...

— Нет.

Свой голос трудно узнать, он звучит словно со стороны.

— Ты мне не поможешь вот здесь разобраться?

Но в тоне Генки — не примирение, в нем — что-то холодное, спокойное и даже чуть-чуть гордое. Но уже то, что он первым обратился к Аркадию, можно расценить, как попытку к примирению. Аркадий всегда восхищался этой умной тактичностью Гены, но сейчас он не мог спокойно говорить ни с кем.

— Извини, Геннадий, — встал он с койки. — Я пройдусь по улицам. А вечером мы займемся.

Сказал так, зная, что Гена и сам все в учебнике понимает, но просто хочет уйти от ссоры. А уже перед самой дверью тихо сказал:

— Не говори только о ней ничего, Генка... Я очень тебя прошу. — И что-то резкое вдруг подступило к горлу.

Геннадий остро глянул на товарища, почувствовав, как задрожал у того голос, но Аркадий быстро вышел в коридор, и вскоре частые шаги его затихли.

«Любит он ее, это ясно, — подумал Геннадий, подходя к окну. — Три года, как учимся, не хотел слышать о девчатах, а тут... Смогла же окрутить его так, что никого и слушать не хочет. Красивая она, конечно. Да только за одно это полюбить нельзя. Видно, еще что-то он в ней нашел. А что?»

Но сколько он ни размышлял об этом, додуматься так ни до чего и не смог.

...Аркадий бродил по городу до самого вечера. И всюду он искал знакомую фигуру, иногда ошибался, думал, что это Тамара, сердце билось часто-часто, он устремлялся к девушке ближе, но затем — обидное разочарование.

Поздно вечером он пришел в горсад. И хотя надежды встретить Тамару уже почти не было, он все же купил билет на танцплощадку, зашел туда и, усевшись возле перил, все искал ее глазами среди танцующих пар. Гремела музыка, отовсюду несся оживленный говор, кто-то заливисто смеялся, шагах в трех пожилой мужчина в красивой позе, с подозрительно раскрасневшимся лицом полчаса объяснял сероглазой молодой блондинке «природу своих чувств к ней», но все это было далекое, чужое Аркадию.

— Молодой человек, вы танцуете?

Около него стояла та самая сероглазая блондинка, которая недавно терпеливо слушала объяснения теперь уже исчезнувшего мужчины.

— А что?

— Пойдемте?

Его удивило это, но он пошел танцевать.

— Что же вы молчите? — насмешливо спросила блондинка в середине танца.

— А что я вам должен говорить? — он и действительно не знал, о чем говорить с этой девушкой. Вот если бы Тамара... С ней у него были общие темы для разговоров, всегда интересные...

— Вы со всеми девушками молча танцуете? — с любопытством посмотрела на него блондинка.

— Со всеми... Кроме одной.

— Интересный вы человек, — помолчав, сказала девушка. — А только танцевать с вами я больше не пойду.

— Пожалуйста, — равнодушно согласился он, а едва кончился танец, совсем ушел из горсада. Да, ему не хватало лишь Тамары, ее одной.

Педсовет затянулся до позднего вечера. Заведующая школой Глафира Петровна Сапожкина долго пересказывала какое-то сообщение из «Учительской газеты». Оля незаметно зевнула и подтолкнула Галину:

— Нашей Глафире Петровне только мораль читать, заведет на целый час вокруг да около.

Глафира Петровна, не переставая говорить, скосила глаза на подруг.

— Перехожу к нашему коллективу, — она умолкла, разыскивая на столе затерявшуюся бумажку, и насмешливо скривила губы, уловив легкое оживление, мгновенно прокатившееся по учительской. — Опять нас подводит молодежь, которая первый год преподает. К примеру, Жарченко...

Глафира Петровна строго, осуждающе посмотрела на побледневшую вдруг Галину:

— У вас, Галина Васильевна, мамаша — старый опытный учитель. Почему бы не поинтересоваться, как она добивается хорошей дисциплины учеников? Надо тот опыт, который имеют старые учителя, перенимать, не лениться.

— А в чем же дело, к чему вы это говорите? — не выдержала Галина.

— Подождите, подождите... — Глафира Петровна недовольно пожевала губами. — Что творилось вчера у вас на уроке арифметики? Крик, шум, гам. Невозможно было пройти мимо дверей класса, — директор задержала взгляд на Бурнакове, тот, незаметно отводя глаза, покивал головой. — Терпимо ли такое отношение к работе? Этак вы мне всю школу перевернете.

— Это ложь!

— Что вы сказали?! — негодующим шепотом переспросила Глафира Петровна. — И это мне, директору школы?

Галина, кусая губы, опустила голову. Все замерли.

— Разрешите, Глафира Петровна, мне... — неожиданно вскочил Борис Владимирович. — Галина Васильевна, пожалуй, права... э-э... отрицая свою вину... То есть она права не совсем: шумок, конечно, небольшой был, ну, такой, как и всегда на уроках, где требуется активность учащихся. А в целом это событие не стоит серьезного разговора. Давайте лучше обратим внимание на такой вопрос: почему еще не все учащиеся ходят в шкалу со второй обувью?