Александр Кулешов - Победил Александр Луговой

— Ну ладно, Люська, хватит, — говорит он примирительно. — Просто смешно, ругаемся из-за пустяков...

Люся высвобождает руку и, не останавливаясь, не оборачиваясь, почти шепчет:

— Чтоб не смел больше звонить! И заходить! И ждать! Видеть тебя не хочу. Оставь меня. Не провожай.

Александр смущенно плетется сзади.

— Да брось ты, ну чего обижаешься? Ну погорячились мы, наговорили, перестань...

Люся молчит. Александр идет рядом, раздумывая, что бы сказать. Наконец нерешительно предлагает:

— Я зайду вечером, ладно?..

— Нет! Я занята! Мы с Виктором идем гулять. У меня теперь каждый вечер занят. Хвост стоит — ты же сам говоришь!

— Ну, Люська, хватит. Ты же умная...

— Нет, дура! Абсолютная дура! Только идиотка могла встречаться с тобой. Тысячу раз себе говорила. Но теперь хватит! Уйди, Алик, — она говорит почти ласково, — уйди. Ты мне противен. Уйди.

Люся быстро пробегает несколько метров, оставшихся до автобусной остановки, и вскакивает в машину. Совсем не в ту, которая ей нужна.

Александр растерянно смотрит вслед исчезающим в мглистых сумерках красным огонькам.

Подумаешь! Вечно она читает свои нотации. Классная дама. Синий чулок. Праведница...

Александр медленно идет под усиливающимся дождем. Мимо, шурша по мокрому асфальту, проносятся машины, откуда-то из окна слышна громкая музыка.

Он идет к площади Маяковского, и огни ее все ярче пробиваются сквозь пелену дождя. «Зачем я занимаюсь спортом?». А она зачем? Зачем вообще занимаются спортом? Во всяком случае, не для того, чтобы устраивать драки с какой-то пьяной шантрапой. Поразительно! Если он дружинник, да еще самбист, — так он должен за всеми хулиганами в городе бегать!

Нет, уважаемая Людмила Петровна, спортом занимаются не для этого. Он прекрасно понимает, что спорт — не самоцель, что никто не прыгает, не бегает, не борется, только чтобы прыгать, бегать или бороться. Спортом занимаются ради здоровья, развлечения, ради славы своего коллектива. «Медалька! Грамотка!» Что она понимает! А ведь сама мастер! Небось когда весной второе место выиграла на первенстве Москвы, так прямо в зале ему на шею бросилась. Это воспоминание больно жалит Александра, и он распаляется еще сильней.

Сама прыгала, как коза, от радости. Вот для того и занимаются. Чтобы приносить славу своему коллективу, университету, городу. Наконец, стране. Интересно, что принесет больше пользы: если он, Александр Луговой, станет чемпионом страны и прославит этим университет или если он доставит в отделение какого-то подонка, размахивающего стамеской? Просто смешно!

Конечно, спорт имеет и прикладное значение, тем более самбо. Но надо же разбираться. Если у нас все будут заниматься спортом — это очень хорошо: будут здоровей, лучше учиться, работать. Если все будут самбистами — еще лучше: в случае войны пригодится. Но это в с е! А вовсе не чемпионы и мастера. У чемпионов иные задачи: множить славу, учить других, передавать опыт. Она же этого не понимает! По ее логике выходит, что, раз Власов такой сильный, ему самое дело грузить мешки. А что одно его выступление за границей порой агитирует за нашу страну больше, чем десять книг и фильмов, она понять не может. И вообще, что она может понять! «Пойду гулять с Виктором». С этим болваном! Ну и иди, пожалуйста. Надо вообще кончать. Нет, больше он ей не позвонит. Ни за что!

Александр сам не замечает, как ускоряет шаг. Его останавливает милицейский свисток. Черт! Он совсем забыл: придумали этот дурацкий переход через метро — все толкаются, давка...

Он спускается вниз, выходит на другую сторону улицы и продолжает путь. Он живет рядом с садом «Эрмитаж», и пройти осталось немного. Дождь перестал. Пахнет сырым асфальтом. Пахнет бензином и еще чем-то. Чем? Он подносит руку к лицу. А, это Люсины духи. Их еле слышный аромат остался на его рукаве. Как все-таки глупо получилось. Действительно, не очень-то он был вежлив. Чем она виновата, что все ребята в нее влюблены? Что она такая красивая? А может, это все ему кажется, может, в нее и не влюблен никто? Почему она над ним всегда смеется, когда он говорит ей об этом? А Витька — так она его тоже терпеть не может.

Ну, хорошо, если говорить начистоту, влюблен-то он! Вот и кажутся ему всякие глупости. А зачем было обижать ее? Она ведь не виновата, что он такой ревнивый дурак.

Александр теперь полон раскаяния. Он торопливо входит в будку телефона-автомата, набирает номер. Три гудка, пять, десять... Дольше ждать глупо. Телефон у них в столовой, и если кто-нибудь дома, то подходят почти сразу. Просто никого нет.

Он опять набирает номер и тоскливо ждет. Два гудка, пять, десять...

Он снова бредет по мокрым улицам. Вот и «Эрмитаж». Александр входит в сад. Пусто. Тускло горят огни над входом в кино. Несмотря на позднее время, дворник в брезентовом плаще сметает листья.

Александр садится на скамейку. Дворник подозрительно оглядывает его, но продолжает подметать.

Александр поднимает воротник плаща. Становится холодно, и уходивший куда-то дождь возвращается опять.

Вот здесь, в «Эрмитаже», они познакомились. Это было два года назад, они учились тогда на втором курсе. Был какой-то спортивный вечер. Иван Васильевич привез Александра и еще троих своих воспитанников. Им предстояло продемонстрировать приемы самбо. Приехала и Люся с подругами из секции; она была тогда еще перворазрядницей и волновалась. Впрочем, теперь, когда она мастер, она волнуется не меньше.

Александр усмехнулся. Со своими смешными, торчавшими в стороны косичками Люся показалась ему совсем девочкой. Он даже решил, что Люся — школьница, и спросил, в каком классе она учится.

— Я не в классе, — ответила Люся, — я в институте, на втором курсе. — И посмотрела на Александра своими большими серыми глазами.

— На втором курсе?! — Александр опешил. — Такая маленькая — и уже на втором?

Они оба рассмеялись. Так началось их знакомство.

Потом, когда он словно завороженный следил за Люсиным выступлением, Александр понял, что ошибался. Это с высоты его ста восьмидесяти пяти сантиметров она показалась ему маленькой. Да еще эти косички...

Нет, Люся была не маленькой. И удивительно хорошо сложена. Впрочем, гимнастки-«художницы» все хорошо сложены. Дело не в этом. Дело было в другом. Люсе было свойственно какое-то особое, неповторимое обаяние (а может быть, так казалось только ему — влюбленному, — мелькала у него порой трезвая мысль). Секрет этого обаяния крылся в переменчивости Люсиного настроения. Она была то резкой, решительной, даже суровой, то какой-то особенно мягкой, ласковой — все лучилось в ней.

И никогда нельзя было знать, какой она станет через минуту.

Эти черты ее характера сказывались и в ее выступлениях.