Анатолий Калинин - Цыган

Вот они наконец и встретились лицом к лицу, хотя за это время и многое уже успели узнать друг о друге. Но если Клавдия все-таки уже видела Настю, пусть издалека, то Насте теперь довелось увидеть ее впервые. И с внезапно уколовшей ее сердце ревностью Настя отметила про себя: она была еще моложе, чем Настя думала, и вообще собой лучше. А это бордовое платье с белым кружевным воротничком особенно шло к ней.

— Что же ты на пороге стоишь? Входи, — сторонясь и пропуская Настю в дом, сказала Клавдия.

Уже в доме, отдавая ей замасленный пальцами Михаила конверт, Настя решила объяснить ей:

— Только ты не подумай, что письмо не попало к нему из-за меня. Он уже давно уехал с конезавода, и его не смогли найти.

— А я уже и ждать перестала, — с нескрываемой радостью сказала Клавдия.

Теперь и она могла вблизи как следует рассмотреть ту, которую до этого только издали видела в клубе на конезаводе и потом у цыганского костра в степи. Но и к клубу эта молодая цыганка подъехала тогда на мотоцикле в мужских штанах, из-за которых ее не сразу можно было и за женщину признать, и с того кургана, на котором лежала ночью Клавдия, ее нельзя было как следует разглядеть, неуловимо скользящую вокруг Будулая при полусвете костра в своем, тоже неуловимо вьющемся вокруг нее, как дым, цыганском платье. Теперь же перед взором Клавдии была совсем другая, молодая и красивая женщина в широко сшитом полусарафане-полуплатье с оборками, из-за которых не сразу можно было и догадаться, что она уже ждет ребенка. Но ни единого пока пятнышка не заметила Клавдия на ее лице.

— Я бы на твоем месте никогда его не перестала ждать, — сказала Настя.

И тут вдруг как знакомый отблеск скользнул по лицу Насти, и Клавдии даже показалось, что она опять отчетливо услышала: «Ненавижу ее». Взглядывая на живот Насти и сама брезгуя своими словами, Клавдия сказала:

— Об этом тебе уже поздно думать.

Настя улыбнулась:

— А он, оказывается, не так хорошо тебя знал.

Испуг и раскаяние, смешавшись, залили лицо Клавдии краской такого стыда, какого она, может быть, еще никогда не испытывала в жизни. Ей пришлось наклонить голову и, смаргивая слезы, переждать, прежде чем ответить Насте:

— Если сможешь, то, пожалуйста, прости меня. Я и сама не знаю, что это сейчас со мной.

Тут же она с удивлением подняла голову, не услышав в словах Насти ожидаемого торжества.

— Не будем сейчас считаться, кто перед кем больше виноват. Я вон и это твое письмо не стерпела прочитать.

И после этих слов вдруг будто какая-то невидимая перегородка, разделявшая их, рухнула, упала, и им обеим сразу стало легко и проще смотреть в глаза друг другу. Клавдия вспомнила о своих обязанностях хозяйки.

— Что же ты стоишь? — сказала она, подвигая стул Насте. — Сейчас я на стол соберу.

— Нет, ничего не нужно, — отказалась Настя, хотя с самого раннего утра у нее ни маковой росинки не было во рту. — Мне долго рассиживаться нельзя. — Но на стул, подвинутый к ней Клавдией, она села.

— А куда же он уехал? — будто издалека услышала она обращенный к ней вопрос Клавдии.

— Вот этого я тебе не смогу сказать. Я и сама не знаю, — сказала Настя.

В окна дома, выходившие во двор, ей видно было, как солнечный диск уже начинает соскальзывать за нависшую над хутором гору. Если Михаил еще не вернулся со станции Артем с грузом, то скоро уже должен будет подъехать и ждать ее там, в степи. Но и не могла же она уйти из этого дома, так ничего и не узнав о том, кто сперва был сыном ее родной сестры, а потом стал сыном этой женщины. И спросить у нее об этом Насте было не так-то просто. Наконец с нарочитой небрежностью она, как бы мимолетно, спросила у нее:

— А что Ваня, все еще при тебе живет или уже учится где-нибудь?

— Учится, — отвечала Клавдия.

Но и солгать под ее взглядом она не смогла. — Но сейчас у них тут военные учения, и он дома.

Ее смятение при Настином вопросе было столь явно, что не надо было догадываться о причине его, и Настя заискивающе сказала:

— Мне ничего другого не нужно, как только взглянуть на него. Если, конечно, ты разрешишь. Все-таки и мне он не совсем чужой.

Ответные слова Клавдии прошелестели чуть слышно:

— Он сегодня обещал приехать раньше. Ты подожди чуток.

И все-таки, когда вскоре прошуршала на улице под окнами машина и простонали тормоза, смятение опять отразилось на лице у нее с такой силой, что Насте пришлось еще раз сердитой скороговоркой напомнить ей:

— Я ведь уже сказала, что бояться тебе нечего. Ничего я ему не собираюсь говорить, а хочу только посмотреть на него.

Еще не успела после этих ее слов погаснуть на губах у Клавдии виновато-жалкая улыбка благодарности, как тяжелые шаги послышались на крыльце и открылась дверь.

— А вот и мы, — весело сказал молодой ломкий голос., Вот и еще раз за этот день сердце у Насти вдруг подкатилось к самому горлу. Если бы не готовила она себя к этой встрече, она все равно бы сразу безошибочно сказала, что этот черноглазый молодой военный, который, переступая через порог в комнату, пропустил впереди себя другого, пожилого военного, и есть Ваня. Ей достаточно было только встретиться с его глазами.

Тут и Клавдия суетливо бросилась знакомить их:

— Это и есть Ваня, мой сын, а это… — Она с трудом справлялась с собой, слова ее рвались в клочья. — Это…

Насте невыносимо стало и дальше смотреть на нее, слушая, как она комкает слова под удивленным взглядом этого другого, пожилого военного, и она поспешила закончить за Клавдию:

— …сестра той цыганки, которая тут у вас в братской могиле лежит.

— Здравствуйте. — Сверху вниз Ваня внимательно заглянул в лицо Насте и тут же спросил у нее: — А случайно с этим Будулаем, ну, с ее мужем, вам не приходилось встречаться где-нибудь?

Взгляд Клавдии, устремленный на Настю, был так тревожно зыбок, что она тут же с преувеличенной твердостью ответила ему:

— Нет, не приходилось.

— Жаль, — с небрежностью в голосе сказал Ваня и, поворачиваясь к Клавдии, поинтересовался у нее: — Там, мама, у тебя нет чего-нибудь такого поесть, чтобы не слишком долго ждать? Мы с Андреем Николаевичем еще и на ночь за Дон поедем.

Если бы не эта небрежность в голосе у Вани, резанувшая слух Насти, она наверняка не стала бы переспрашивать у него, в то время как Клавдия ринулась к коробу и к посудной полке, меча на стол кастрюли и тарелки.

— Почему же тебе жаль, Ваня?

Громыхая рукомойником, он полуобернул к ней голову, явно удивленный тем, что ей, совсем незнакомой женщине, вздумалось продолжить этот разговор, и, тщательно вытирая руки полотенцем, ответил:

— Потому что тогда я хоть бы с вами мог передать этому Будулаю то, что мне давно уже надо было ему сказать.

То ли эта небрежность в голосе, то ли еще что-то другое подсказывало Насте, что не надо бы ей и дальше продолжать этот разговор. Все же она не могла удержаться: