Николай Воронов - Юность в Железнодольске

Пошел на Мещанскую, в комендатуру. Получил пропуск в кабинет № 52. Солдат пропуск на штык. В кабинете капитан юстиции. «Подождите». Час, другой. Снова в кабинет. «Подождите». Тыловой мешок, кого ты томишь у дверей?

Шлялся по зданию. Попал на гауптвахту офицеров. Открыл пачку «Казбека». Расхватали. Надумал уйти из комендатуры. Шалишь! Солдат не выпустил. Просидел в коридоре до вечера, и уже тогда капитан вызвал на беседу. Все ему рассказал. По радио объявили, что будет салют в честь взятия Киева. Огромная радость! Капитан пригласил на балкон. Смотрели салют.

Капитан направил меня в резерв Московского военного округа. Из Москвы — в Горький. Резерв политсостава. Казармы. Содержание скверное. Суп с мороженой картошкой. Два раза сходил в караул. Есть доходяги. Кое-кто кантуется в резерве с начала войны. Подал рапорт с просьбой отправить на фронт.

Новозыбков

Комсорг зенитно-артиллерийского полка. Беседы о ратных делах. Внутрисоюзная работа по воспитанию боевых качеств. Наводчики — обмен опытом. Комсорги батарей — семинары. Собрания в батареях. Повестки: об отношении к местному населению, воспитание ненависти к фашистам, уход за техникой, бдительность, маскировка. Готовлю комсомольцев к вступлению в партию.

Марш под Гомель. Апрель, 1944 год. Двое суток. Машины — «ЗИС-5». Оборона.

2 июля 1944 года

Вале сказали: «У вас дочка». Она зарыдала. Когда девочку принесли на первое кормление, Валя капризничала, не брала. Так ей было обидно, что не мальчик. Обещала сына. Сама. Я не просил.

Я сосредоточен на святом. На чувствах Вали... Стоило дать грудь нашей дочке, все ее капризы кончились. Растаяла. Все разглядела. Волосы мои — черные, брови мои — стрельчатые, нос мой — упругий вырез ноздрей, за ухом, точно у меня, родинка. После родов у Вали был гигантский аппетит. Мой отец и Галина Семеновна мощную передачу притащили. Валя подмела ее сразу. У меня так было после операции из-за прострела мочевого пузыря.

Я чувствую себя отцом, но это немного странно. Я — отец?! Непривычно. Смешновато. Сопротивление какое-то в душе. Неужели я уже папа?! Должно быть, пацан продолжается во мне и жаждет оставаться в беззаботности мальчишеской воли? Назовем Верой, в честь мамы.

Обмыл пшеничным самогоном дочку. Ординарец Коля — смоленский — играл на губной гармошке танго «Брызги шампанского». Моя душа возвратилась в тот решающий вечер, когда к Вадиму Мельчаеву вместе с Надей Колдуновой пришла Валя. Это было такое спасенье, такое волшебство... Уже за этот вечер, что он был в моей жизни на земле России, можно спокойно умереть в бою.

Июль 1944 года

Наступление.

Вторая танковая армия, которой придана наша зенитно-артиллерийская дивизия, рассекла оборону немцев. С ходу форсировали Западный Буг. Рейд по тылам. Мчим, освобождая братьев-поляков. Парализуем коммуникации. Наводим ужас на противника. Пехота еле успевает двигаться за танками.

Польше, полякам, вообще всему польскому я придаю теперь священное значение: Соболевские! Валя, моя Валя!

Мечтаю о встрече со Збигневом Сигизмундовичем. Он в Первой польской армии. Заместитель командира уланского полка по политико-воспитательной части.

Взят Люблин. Когда-то он был столицей Польши. Последствия стихийного праздника в честь этой крупной победы: сообразив, почему их не преследуют, фашисты вернулись, уничтожили спящих и метавшихся в панике. Растоптала этих фашистов танковая бригада, предусмотрительно не введенная в город нашим командующим генерал-лейтенантом Богдановым.

О ночной трагедии я узнал через день, в горящем Демблине. Накануне наш полк отклонился в сторону Демблина. Ночевали неподалеку от леса, где было много немецких войск, но они не тронули нас: не знали обстановки.

Вышли к Висле. Нашу танковую армию сменила в этом месте Первая польская армия. Движемся восточным берегом. Разыскать Соболевского не удалось. Наши армии периодически соприкасаются, взаимодействуют. Мы же никак не можем встретиться.

Верочка подросла. Фотография: лежит на животике, глазенки вскинула, круглые, улыбаются. Другая фотография: Валина голова, слегка склоненная, поэтому волосы, сияющие такие, в распадениях пронизаны солнцем, выдались вперед, и между ними, как между шторами, немного в глубине, ее лицо. Видно — щеки опали, утомлена, румянец, должно быть, пригас. Но в глазах, во всем лице — свет и что-то удивительно новое, тонкое: трепетность, задумчивость, благородство, тревога, надежда... Раньше, читая слова «печать материнства», я морщился. Печать материнства и есть это новое, тонкое, небесное в Вале. Тоскую! Душа наразрыв.

Сентябрь

Предместье Варшавы — Прага — взято. Позади горькие утраты, особенно на плацдармах в округе Сандомира и Пулавы. Назначен замполитом.

Соболевский квартирует на улице Ветрячной. Хозяйка гречанка, училась в Петербургском университете, муж поляк, болен. Проговорили ночь напролет. О такой судьбе, как у Збигнева Сигизмундовича, говорят: закрытая судьба. Закрытые судьбы всегда волнуют.

Как у него было? О т т у д а на Оку, под Рязань. Школа офицеров. Готовили хорунжих и поручиков польской армии. Состав? В основном рядовые военные, интернированные в 1939 году. Чин поручика. Сумская область, где Зигмунд Берлинг формировал польскую армию. Село Криничное. Полк улан. Политработа. Командир полка русский майор Александр Бужин. Завершали формирование в Тростенце. Однажды пригнали новобранцев. Еле стоят. Пешком 60 км. Вшивые. Военврач Болгов проверяет на тиф. Некоторые не могут высунуть язык за линию рта — сыпняк. Раздели, тряпье сожгли, пепел засыпали. Помыли, на фурманки, лечить в Сумы. Дисциплина — сразу хорошая. Дисциплинировала идея: освободить Польшу от проклятых оккупантов, у многих на родине семьи. Сложности были. Преодолевали проклятое вековое прошлое и недавние горькие напластования, устанавливая благожелательство я товарищество между поляками и русскими.

Курсы польского языка для русских офицеров. Среди польских солдат много католиков. Разрешили вечернюю молитву. Для него, коммуниста, это было внутренней трудностью. Перед сном — патриотическая песня «Рота, не бросим землю, откуда наш род...». Давно он из Польши. Отец в двадцатом умер. Оставалась мать. В двадцать третьем, после Краковского восстания рабочих (был одним из руководителей восстания), пришлось эмигрировать в СССР. Матери, пожалуй, нет в живых. Братьев и сестер не было. Думал: уцелеет — останется на Урале, семья вроде родины. Под воздействием обстановки возродилась мысль о возвращении в Польшу. Галина Семеновна, когда встретились на Оке, сказала, что поедет с ним хоть на край земли. Вале, разумеется, оставаться в Союзе. Младшие дочки, возможно, решатся поехать.