Владимир Попов - Разорванный круг

Сколько воспоминаний может вызвать глоток вина! Сюда он как-то уговаривал зайти Еленку, но девочка постеснялась. Тогда он вынес стакан с вином на улицу. Пользуясь темнотой вечера, выпили его. Да, это было то же самое вино, с легкой примесью ароматного ладанного винограда.

С этого мгновения образ Лены не оставлял его, и Брянцев стал бродить по «заветным» местам. Вот «Угол встреч» за два квартала от ее дома. Здесь они не опасались попасться на глаза ее родителям, явно недолюбливавшим парня с резкими манерами и чересчур решительным лицом. Вот «Аллея дум», по которой бродили часами, разговаривая, размышляя, а вот «Угол расставаний». Здесь они прощались в тени тополя. Да, у этого самого тополя. Жив еще старик, только верхушка его высохла, и ветви походили на протянутые к небу руки.

И вдруг еще одно воспоминание. На коре этого тополя он вырезал перочинным ножом их имена. Подошел к дереву, поискал надпись на уровне своих глаз. Ну конечно же нету. Разве может кора так долго сохранять надрезы! Даже потрогал кору рукой — гладкая. Отошел, посмотрел еще раз на тополь, как на что-то родное, и на добрых полметра выше, чем искал, увидел крупные, слегка искаженные временем серые бугристые буквы: «Лена + Леша».

Какая-то горячая волна родилась у сердца. Он стоял недвижимо, потрясенный тем, что так остро ощутил силу прошлого, что прошлое так властно над ним. Лена. Она давно уже была вычеркнута из его жизни, и вспоминал он о ней легко, как вспоминаются чистые детские увлечения. А сейчас пробудилась непонятная, глухая, тяжелая боль, словно кто-то могучий стиснул ему грудь и не отпускал.

Отсюда до Еленкиного дома рукой подать, но ноги почему-то не шли дальше. И он понял, почему: здесь начиналась запретная зона. Дальше этого тополя ему не разрешалось делать ни шагу.

Они тяжело прощались у этого тополя. Много раз целовались, и каждый раз это был последний поцелуй. Потом Лена вырывалась от него, уходила, но, увидев, что он стоит, снова возвращалась и снова раздирала душу эта мука расставания. Здесь они распрощались, когда он уезжал в Ярославль. У них и в мыслях тогда не шевельнулось, что встреча будет последней.

Чуть подогретый вином и разгоряченный воспоминаниями, он впервые испытал острую жалость к себе и взгрустнул, что все так нелепо кончилось.

Повернул назад, чтобы пройти тем же путем, каким пришел сюда, по той самой аллее, где раскидистые тополя переплелись своими кронами, создавая днем спасительную тень, а вечерами уютный полумрак для влюбленных. Молодежь в его пору называла эту аллею «Тоннелем влюбленных», но они с Леной прозвали ее целомудренней — «Аллеей дум». «Да сколько вам лет, Алексей Алексеевич? — с усмешкой подумал он. — Запрет был и кончился, как кончилось все».

Он зашагал крупными, решительными шагами, как ходил у себя в Сибирске по цеху. Дома рядом не возбуждали никаких ассоциаций — он редко появлялся здесь, а если и появлялся, то ничего не видел вокруг, боялся одного: как бы его не увидели. И проделывал он этот путь только в том случае, если Лена не приходила на очередное свидание. Тог-да он, преодолев робость, украдкой подходил к дому и опускал в отверстие для писем конверт с бланком библиотеки (бланки как-то подвернулись ему под руку, и он сунул штук десять в карман, сам не зная для чего, так, из озорства), на котором значилось: «Прошу вас вернуть взятую в библиотеке № 11 книгу ввиду того, что назначенный срок истек». Лена знала, что он будет ждать ее на «Углу встреч» в семь вечера и не уйдет до девяти, до десяти, пока не иссякнет надежда увидеться.

Вот и ее дом. Полутораэтажный, с широкой парадной дверью. Окно на верхнем этаже, самое первое от парадного. Он был в ее комнате всего два раза, когда мать Лены, Полина Викентьевна, уезжала погостить в Ростов, да несколько раз заглядывал туда — надо было только схватиться за кронштейн навеса над парадным и подтянуться на руках. Теперь он сделать этого не смог бы. И не потому, что ослабели мышцы. Навес был другой, легкий, жиденький — старый, очевидно, изоржавел, пришел в негодность. И то, что изоржавели сделанные из кованого железа кронштейны, как бы подчеркивало, сколько времени прошло с той поры. И ручка на двери, фигурная медная ручка с шарами на концах, тоже была заменена обычной дверной дешевенькой ручкой. Только рамка на щели, куда опускали письма и газеты, осталась прежней, и у него возникло мальчишеское желание оторвать ее, увезти с собой на память. Он даже потрогал ее — поднял заслонку и отпустил. Она знакомо щелкнула, и тотчас возникло ощущение облегчения, которое возникало у него и тогда: слава богу, никто не заметил, письмо уже там. Значит, сегодня они встретятся.

Лена могла не прийти на свидание, но по этому вызову приходила всегда, даже в том случае, если ей грозил скандал с матерью.

Был и другой способ вызова: бросал в окно щепотку дроби. Когда Лена высовывалась, он хватался за кронштейн, подтягивался на руках, и они могли переговорить о самом необходимом.

Один только раз досужливый милиционер, увидев человека, который, как ему показалось, лез в окошко, поднял крик и мчался за ним, стреляя в воздух, до тех пор, пока мнимому вору не удалось шмыгнуть в подворотню и, оставляя клочки брюк в зубах бдительных собак, ускользнуть дворами. Ох, и влетело же ему тогда от отца за подранные брюки! Но хуже всего было то, что отец из педагогических соображений не купил новых, и он долгое время ходил с заплатками.

Мимо Брянцева прошла какая-то женщина, с любопытством посмотрела на него и остановилась неподалеку. И более для того, чтобы уйти от ее бесцеремонного разглядывания, он открыл решетчатую калитку и пошел по узкой тропинке.

Здесь они с Леной встретились однажды накоротке. Нарушив все запреты, он проник в опасную зону и увидел Лену на террасе в качалке. Пугливо оглядевшись по сторонам, она сбежала к нему и потащила вот сюда, за угол дома. Много ли было им надо? Два слова — «Сегодня в семь» — и один поцелуй, короткий, настороженный.

Брянцев услышал за собой шаги и, оглянувшись, увидел ту самую любопытствующую женщину — ей, очевидно, не давал покоя этот сомнительного поведения незнакомец. «Ох, уж эти маленькие города», — досадливо подумал он и с независимым видом завернул за угол дома.

Но что это? Галлюцинация? А может быть, он сошел с ума? На веранде, в качалке, с книгой в руках, сидела… Лена. Некоторое время она продолжала читать, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, вскинула голову.

Медленно-медленно, словно освобождаясь от невидимого груза, поднялась и, выронив вдруг книгу, быстро сбежала по ступенькам. В нескольких шагах от него в нерешительности остановилась, словно обдумывала, как вести себя дальше, и смотрела на него полным недоумения, тревожным взглядом.