Юрий Рытхэу - Белые снега

— Волнуюсь… — ответил Пэнкок.

— Это ничего… — сказал Сорокин. — Вот когда я давал свой первый урок в Улаке, тогда действительно было страшно.

До начала уроков еще оставалось время. С другой половины здания, где жили воспитанники интерната, доносился шум и звонкий голос Наргинау.

— Пойдем, посмотрим, чем кормит своих питомцев Наргинау, — предложил Сорокин.

В большой комнате за длинным столом сидели ребята и пили чай из эмалированных кружек. Возле каждого на тарелочке лежала большая дырчатая лепешка-какавпат.

Вдоль стены прохаживалась Наргинау.

— Еттык! — весело поздоровалась она с учителями. — Хотите чаю?

— Ладно, попробуем, чем кормишь ребят, — сказал Сорокин, садясь за стол.

Наргинау принесла две кружки и две лепешки.

— А чем, кроме чая, кормила сегодня? — спросил Пэнкок.

— Я им дала толченой нерпичьей печенки.

— Понравилась вам утренняя еда? — обратился к ребятам Сорокин.

— Понравилась! — хором ответили ребятишки.

— А где твой муж? — спросил Пэнкок Наргинау.

— Обещался вот-вот прийти, — ответила Наргинау. — Сказал: спустится только на берег — и сюда.

Драбкин спустился к берегу. У него уже вошло в привычку начинать утренний обход селения с морской стороны, где припорошенные снегом на подставках стояли вельботы. Сегодня Драбкин торопился: ему хотелось поспеть на первый урок Пэнкока. Это же такое событие!

Милиционер увидел дыру в деревянной обшивке еще издали. Подбежав к вельботу, Драбкин все понял: щепки лежали на хорошо заметных следах, уходящих в торосы. Мысли обгоняли одна другую. Поземка мела с вечера, следы еще видны: значит, преступники ушли недалеко — в ямках от подошв свежего снегу совсем немного.

И Драбкин двинулся в море. Пока наст был твердый, он бежал, не теряя из виду цепочку следов. Следы принадлежали людям, хорошо знающим морские дороги: они обходили торосы, ропаки, и путь их пролегал по удобным местам.

«Только не потерять след. Преступники далеко не уйдут. Жаль, не захватил снегоступов — дальше в море снег рыхлый, трудно будет идти».

Стало жарко. Милиционер откинул капюшон и суконный красноармейский шлем. Острый морозный ветер освежил голову. Потом пришлось снять и рукавицы. «Жаль, не догадался сразу вернуться и взять собачью упряжку. Теперь поздно… — Драбкин еще раз наклонился к следам. — Нет, далеко не ушли — след совсем свежий: края ямок не обточены ветром, острые, ломкие».

А Млеткын и Омрылькот уже шли не спеша, уверенные в том, что в Улаке все сейчас в школе. И еще — в такую погоду немногие отважатся выйти в море: время темное, близких разводьев нет, да и непогода надвигается… Единственное беспокойство — это усиливающийся ветер. Но пока не увидишь своими глазами пролив — гадать нечего. Иной раз, говорили бывалые люди, да и сами Омрылькот и Млеткын не раз видели, что даже в такой ветер лед стоял неподвижно.

Издали можно было подумать, что идут два охотника, ищут разводье, чтобы усесться на его ледяных берегах и терпеливо ждать, пока не вынырнет нерпа. Поземка такая, что следы у вельботов давно замело. Теперь пусть гадают — куда пошли те, кто повредил суда. Может, в тундру подались, к оленеводам, может, еще куда…

— Я очень голоден, — сказал Омрылькот, — забыл поесть в суматохе.

Путники остановились и под прикрытием тороса принялись жевать пересохшее оленье мясо. Млеткын достал бутылку и отхлебнул «огненной воды». Потом протянул Омрылькоту:

— Выпей, это тебя взбодрит.

— Сейчас не буду, после, — отказался Омрылькот. Вообще-то он был не прочь глотнуть самогона, но пить из одной бутылки с шаманом не стал.

Насытившись, путники встали. Омрылькот еще раз взглянул на берег, словно хотел попрощаться с Улаком. Но вот… что-то мелькнуло в торосах… «Погоня? Или умка?»

— Что там? — чувствуя, как от страха холодеет тело, спросил Омрылькот.

Млеткын обернулся… тут же выхватил из чехла винчестер.

— Это человек! Давай сюда! — шаман увлек Омрылькота за собой.

Они залегли в небольшой снежной ложбинке, защищенной стоящей торчком льдиной. Человек то тут, то там мелькал среди торосов — он явно шел по их следам.

Млеткын выдвинул вперед ствол винчестера.

— А может, он не за нами? — прошептал Омрылькот.

— За нами. Похоже, милиционер.

— Драбкин?

— Он самый. И он один. Привычка у него такая — бродить по ночам. Сколько раз встречал то на берегу, то у яранг, то у школы…

Млеткын смотрел на милиционера в прорезь мушки. Винчестер у шамана был хотя и старенький, но хорошо пристрелянный. Под капюшоном Млеткын различил пятно: видимо, милиционер был в остроконечной суконной шапке с красной звездой. Шаман взял звезду на прицел.

Внутренне Млеткын был спокоен, но почему-то сильно дрожали руки, и голова милиционера в прорези мушки нервно дергалась. Надо сосредоточиться, иначе можно и промахнуться. А может, лучше целиться в сердце. Вернее будет…

Драбкин шел по следу, чувствуя, что беглецы уже где-то близко. Теперь он не бежал, шел спокойно. И жарко ему не было — буденновский шлем он снова натянул на голову. Он шел и думал о том, кто же из жителей Улака там, впереди, за этой цепочкой следов. В том, что один из беглецов был шаман Млеткын, он не сомневался. Но кто второй? Неужели старик Омрылькот? Поговаривали, что он неважно себя чувствует. Последнее время он не ходил даже на заседания Совета. Вряд ли он решится на такое…

Драбкин остановился и еще раз внимательно осмотрел следы. Вот они, отчетливые, свежие в синеватом от наступающего рассвета снегу.

Он обвел взглядом покрытое льдом и снегом море. Неподалеку увидел довольно высокий торос и решил вскарабкаться на него. Ветер привел в движение дальние ледяные поля. Это успокоило Драбкина — через пролив уже не пройти.

Млеткын так и не мог унять дрожь в руках. А милиционер уже был на расстоянии верного выстрела. Вот он остановился, нагнулся, видимо разглядывая следы, выпрямился, вытянул шею. Самое время нажать на спусковой крючок. Но как раз в это мгновение милиционер двинулся и стал подниматься на торос.

На торосе Драбкин был хорошо виден на фоне светлеющего неба. Млеткын снова взял на мушку голову, но, чувствуя все нарастающую в руках дрожь, перевел прицел ниже.

А Драбкин стоял во весь рост и глядел вперед, туда, куда уходила ясно различимая с вершины тороса цепочка следов. Он повернул голову вправо, затем налево, обернулся назад и хотел было снова перевести взгляд на пролив… но… вдруг оглушительно-звонко взорвалась тишина, и в то же мгновение что-то с силой ударило его в грудь…

Падая с тороса, он увидел яркую красную зарю, которая потом сменилась однообразием бесконечных белых снегов.

Первоклассники сидели в большой светлой комнате новой школы. Они волновались не меньше своего учителя. Пэнкок встал у доски.