Всеволод Иванов - Иприт

— Но у нас есть и другие способы защиты?

— Все это толчение на одном месте, Наташа: мы можем взорвать динамит в складах противника или тротил в его снарядах на расстоянии, но новая война может, имея аэропланы, обходиться без артиллерии, без орудий.

Наконец, можно создать такие взрывчатые вещества, которые будут приобретать свои взрывчатые свойства только в последний момент, и до этого их не смогут взорвать никакие лучи… Военная техника никогда не разрешит войны… Но, судя по шуму, наши противники идут с обычными автомобильными двигателями. Я подпущу их поближе и ручаюсь, что эта партия никогда не напечатает своих воспоминаний в газете. Наденьте противогаз, дорогая, и скажите товарищам, чтобы все прятались в газовые убежища и держали противогазы под рукой.

Наташа почти со стоном при мысли, каким чудовищем она будет выглядеть, сперва зажала ноздри своего маленького носа особыми щипчиками, потом посмотрела в зеркало, печально улыбнувшись, поправила белокурые волосы и надела на голову шлем со стеклами; от шлема отходила трубка, на которой висела коробка с активированным углем; трубка доходила до рта и здесь кончалась пластинкой, так называемым «загубником», который лежал между губами и деснами и должен был предохранять надевшего противогаз от газов в случае порчи шлема.

Нетлох тоже надел шлем.

В каждом шлеме был микрофон, находящийся около гортани и могущий воспринимать звуки слов, произнесенных шепотом. Усиленные при помощи радио, эти слова могли восприниматься каждым человеком, надевшим шлем той же конструкции.

— Летят, — сказала Наташа, хватая своего друга за руку и прижимая свой шлем к его плечу.

Действительно, в окно была видна летящая над горизонтом цепь аэропланов.

— Идемте на гору, — услыхала она голос Нетлоха, — мы будем сражаться лицом к лицу.

Наташа и Нетлох вышли из дома и поднялись в маленькую замаскированную для воздушного наблюдателя будку, высеченную в черной скале горы.

Было видно, как аэропланы перестраиваются в воздухе.

Они, очевидно, охватывали остров с подветренной стороны с севера. Солнце стояло высоко.

— Смотри — тени! — вскричала Наташа.

Аэропланы летели уже над ледяным полем.

Взрыв.

— Кровь на земле! — с ужасом произнесла женщина.

Но это не была кровь, это пятнили землю первые разрывы газовых бомб; для удобства пристрелки к газам были прибавлены красящие вещества.

Пятна крови все чаще и чаще пятнали снег.

Фланги летящей цепи выдвинулись вперед.

Очевидно, неприятель знал, где находятся базы на Новой Земле, и окружал их.

Вдруг гогот птиц вмешался в шум взрывов.

Бомба попала в птичий базар. Еще и еще.

Серо-бурые скалы, покрытые гуано, пятнались красным.

Испуганные гагарки пытались взлетать на своих коротких крыльях и кричали тоскливо.

Дикие утки и гуси нестройной, лишенной обычного порядка, панической стаей поднялись над местом, где тысячелетия они, не тревожимые никем, прилетая сюда с юга, гнездовались и выводили детей.

Серые, спутанные стаи поднялись нестройно вверх, но отравленный воздух жег легкие, и через минуту весь воздух был полон падающими — как хлопья странного, тяжелого и серого снега — птицами.

Наташе хотелось сорвать с себя шлем, плакать и упрекать.

Она оглянулась на Нетлоха.

Глаза его сквозь стекло казались спокойными. Он стоял, одетый в странный костюм, и коробка, висящая на хоботе противогаза, и распределительная доска, вделанная в черную скалу, к которой он протянул руки, и странный нечеловеческий звук тяжелого дыхания через предохранитель — все делало этого человека похожим… на химический прибор, как, с холодом в сердце, почувствовала Наташа.

Но Нетлох перевел рычаг на доске, стрелки ареометров покачнулись и задрожали, и все аэропланы в воздухе как будто дрогнули и задрожали вместе с ними.

— Падают! — вскричала Наташа, протягивая руки к небу с криком и новой жалостью.

Но аэропланы не падали, они смешались на минуту… Но вот снова начали падать бомбы, а самолеты перешли на медленный, планирующий спуск.

— Они хотят задушить нас перед своим спуском, — сказал Нетлох и отдал какое-то приказание.

Из центра острова вылетел небольшой черный шар. Поднявшись на высоту 600 метров, он пошел в сторону, против ветра.

Нетлох следил за ним зрачками своих холодных глаз. Наташе казалось, что этот шар сам, как зрачок, расширенный от гнева, ищет врага. Шар поднялся и направился в сторону скопления аэропланов.

Треск пулеметов доказывал, что он уже был замечен. Но шар, как живой, продолжал свое наступление.

Нетлох следил за ним, одновременно переводя на доске две стрелки.

Но вот он включил контакт.

Шар разорвался и превратился в облако желтого дыма. На секунду облако скрыло все, потом как выпадают желтые листья при порыве ветра из густой кудрявой зелени дерева ранней осенью, так, сверкая алюминием на солнце, начали падать, переворачиваясь в воздухе, аэропланы из тучи дыма.

Через четверть часа спокойные, похожие в своих противогазах и меховых одеждах на маленьких мохнатых и двуногих слонов самоеды на грузовиках собирали трупы летчиков и обломки аэропланов.

Как горы серебряного мусора, летели высоким столбом нанесенные обломки.

— Это были воины, — сказал Нетлох. — Наша траурная земля еще не отогрета, мы не можем дать своим врагам могилы. Наташа, передайте нашим друзьям, что я прошу сжечь эти обломки вместе с трупами погибших птиц нашего побережья. А я уйду, у меня есть сегодня личное дело.

В тихой лаборатории его уже ждал безмолвный самоед с голубем в руках. Голова голубя была покрыта особым легким противогазом. Химик сел за свой рабочий стол и несколько минут молча писал что-то на маленьком куске пергамента. Потом он вложил записку в ствол гусиного пера и привязал его под крыло трепещущего голубя.

— Пускай! — сказал Нетлох, открывая окно…

Голубь стремительно полетел на запад.

Он летел мимо встревоженного Мурмана, мимо Норвегии и видел заводы, стоящие на ее быстрых горных реках, летел мимо Дании, над морем, полным кораблей, везущих военные материалы, над Германией, заводы которой дымили, охваченные лихорадкой приготовлений к войне. Он летел не очень быстро, верст 70 в час.

Над Северным морем сторожевой аэроплан заметил голубя и погнался за ним.

Испуганный шумом пропеллера голубь утроил скорость, но все же аэроплан летел вдвое быстрее него.

Но пала ночь и скрыла от преследователя верную птицу-гонца, соединяющего части нашего романа.