Григорий Ходжер - Белая тишина

— Всегда в таком деле начинают с виновных, — сказал Питрос. — Что думают Заксоры?

— Мы не виноваты, — ответил Гогда-мапа.

— Как не виноваты? Ваш человек убил человека из рода Гейкер.

— Он убил случайно.

«Честь рода не хочет ронять», — подумал Богдан.

— Что думают Гейкеры? — спросил Питрос.

— Надо поговорить, — вдруг басом ответил маленький Мукэчэн.

— Что вы хотите? — спросил Гогда-мапа и впервые взглянул на своего противника.

— Человека человеком надо возместить.

— Она не человек, женщина.

— Женщину возмещают женщиной.

— Богдан, позови мангу, — попросил Гогда-мапа. — Передай совету, — продолжал он, когда вошел Хорхой. — Они требуют женщину за женщину.

Хорхой выбежал. Старики дянгиане опять запыхтели трубками.

— В той семье, где живет убийца, женщин нет, — принес ответ Хорхой.

— Не семья, а род отвечает. У Заксоров много женщин, — сказал Мукэчэн.

«Кто же из другой семьи согласится отдать свою дочь? — подумал Богдан. — Старик, видно, забыл, что живет в новое время».

— Да, у нас много красивых женщин. Так вы хотите, чтобы мы за горбатую вашу женщину отдали красавицу.

Мукэчэн понял издевку, он не ответил, а позвал Пячику и отправил донесение: «У Заксоров одни только красивые, здоровые женщины». Пячика принес ответ: «Пусть отдадут самую некрасивую, но работящую». Это решение Гейкеров Хорхой понес совету Заксоров и вернулся с ответом: «Некрасивые у нас только старухи. Предлагаем старуху, полную сил, работящую».

— Наша женщина была молодая, — сказал Мукэчэн.

— Но ее никто не брал в жены, — отпарировал Гогда-мапа.

— Она была молодая…

— Но она не смогла бы родить ребенка.

Мукэчэн отправил новое донесение: «Кроме старушки, нет у Заксоров других женщин», и получил ответ: «Старушку нам не надо».

— Вы, Гейкеры, хитрите, за горбатую, которая и рожать-то не могла, требуете здоровую женщину. Наша женщина наплодит людей для вашего рода, а ваша горбатая не принесла бы нам ни одного человека, — сказал Гогда-мапа.

«Нечестно, — подумал Богдан. — Нельзя о погибшей так говорить. Дянгиан стал нападать. Что-то будет дальше».

Тут вмешался дянгиан рода Бельды, Питрос.

— Я думаю, Заксоры уже договорились с Гейкерами, — сказал он. — Возмещать Заксоры женщину за женщину не могут. Тогда можно поговорить о другом. Вы, почтенные дянгианы, в горячем разговоре позабыли, что у нас женщин можно покупать и продавать. Могут, например, Заксоры купить эту женщину?

— Все может быть, — согласился Гогда-мапа.

— Да, так может быть, — согласился Мукэчэн и, позвав Пячику, послал донесение: «Если Заксоры покупают ее, сколько мы потребуем». Пришел ответ: «300 рублей царскими деньгами». Совет Заксоров, которому передали требование Гейкеров, ответил: «За такие деньги мы можем купить дочь маньчжурского богдыхана». Услышав этот ответ, Богдан подумал: «Дяди издеваются, большой многочисленный род заставляет маленький род принимать свои условия. Нечестно. Они не хотят признать свою вину».

— Слишком дорого, — сказал Питрос. — Пусть совет Гейкеров лучше подумает.

Совет Гейкеров срезал цену наполовину, но и это было слишком дорого. Цена была сбавлена до восьмидесяти рублей, и вышедшие из терпения Заксоры ответили: «Не забывайте, ваша женщина была горбатая, но могла рожать, а вы требуете, как за кармадян». [69] Кармадян — красавица. Гейкеры сбавили до шестидесяти рублей, такова была средняя цена женщины. Заксоры согласились, и Пячика, не чуя ног, побежал в свой табор сообщить радостное известие. Вслед за ним в табор Гейкеров прибежал Хорхой и от имени старейшины Заксоров пригласил Гейкеров в стойбище.

— Вы наши гости, переезжайте в стойбище, — передавал престарелый Турулэн.

А старики дянгианы сидели на своих жестких кабаньих шкурах и мирно беседовали о своих стариковских делах. Им подали чай, и старики совсем позабыли о только что прошедшем суде.

Богдан вышел из дому, яркое солнце ударило ему в глаза, и он зажмурился. Было время чуть больше полудня. На улице громко разговаривали, шутили и смеялись приехавшие со всех концов Амура Заксоры: большая беда миновала, и народ веселился. Богдан вышел на берег, сел на лодку. Шторм утих на Амуре, река была спокойна и тиха.

Возле Богдана пристали три неводника Гейкеров, выбежавшие им навстречу Заксоры обнимались со многими Гейкерами — встретились родственники и друзья. Рядом с Богданом стояли Гара с Пячикой и смеялись, хлопая друг друга по спине.

«Заксоры все же не почувствовали своей вины», — подумал Богдан.

1 сентября в Читу вошли белочешские и семеновские отряды. Власть в Забайкалье захватил атаман Семенов. 2 сентября в Читу вступили японские войска. 5 сентября Хабаровск был занят отрядом Калмыкова, за ним появились японцы и американцы. После оставления Хабаровска в Николаевске-на-Амуре Советская власть продержалась еще три дня.

Канонерская лодка «Смерч» и отряд Красной гвардии покинул город. А 9 сентября японцы высадили десант в Николаевске. Начался террор, как и в других захваченных районах Дальнего Востока. 16 сентября в Благовещенске состоялся последний прощальный митинг рабочих и краснофлотцев.

«Мы уходим под напором японских штыков, — говорил на митинге большевик Ф. Мухин. — Мы не побеждены. Мы только отступаем в тайгу… Прощайте, товарищи рабочие. Мужайтесь, крепитесь, мы скоро придем».

Наступил новый этап гражданской войны и борьбы против иностранных интервентов, за окончательную победу Советской власти на Дальнем Востоке.

Предстояла тяжелая зима, может быть самая тяжелая из всех пережитых зим. Это знали все охотники и рыбаки. Торговцы не могли выкупать пушнину: у них не было ни муки, ни крупы, ни пороха, ни дроби. Зато на Амуре появилось много спиртоносцев-контрабандистов. В прежние годы их преследовали, карали по законам, ныне им никто не препятствовал.

На рыбацком стане няргинцев они были частые гости, и рыбаки, позабыв о детях, семье, об ожидавшей их тяжелой зиме, продавали им за бесценок рыбу, юколу, пушнину и пили, будто пытались одним духом утолить жажду, мучавшую несколько лет во время запрета продажи водки.

— Одной водкой сыт не будешь, — сказал им однажды Пиапон. — Пока идет кета, надо ловить ее, готовить побольше юколы.

— Ты, Пиапон, всегда умный, а дочери тебя обманули. Ха-ха! — засмеялись пьяные рыбаки.

Пиапон молча отошел. У него горело в груди от обиды на рыбаков, но он не сердился на них, он знал, что рыбаки не от злости бросают ему в лицо эти тяжелые, как свинец, слова, они просто перепились, потеряли разум; когда они бывают трезвы, никто из них ни единым словом не оскорбил его. Может, Пиапон и дурак, слепой и глухой, но разве он стал бы еще умнее, зрячее, если бы в порыве гнева убил родную дочь? В молодости всякое бывает. Молодость — это первый неуверенный шаг в жизнь. Кто не ошибается, делая этот шаг? Мира призналась ему, что хотела сразу же во всем сознаться, но ее отговорили. Пиапон знал, кто ее отговорил, хотя она и не сказала, кто.