Григорий Ходжер - Белая тишина

Богдан осторожно водил пальцем по гладкой поверхности камня, ощупывал притупившееся острие, и сердце его замирало от мысли, что этот кусок камня некогда имел такую силу, что одним ударом раздваивал вековое дерево, на расстоянии убивал людей. Какая же сила заключалась в нем! А теперь вот лежит на ладони, прохладный, смирный, меньше ладони Богдана. Был когда-то живой, сильный, а теперь он мертв, потому что потерял небольшую часть тела. Значит, камни тоже умирают!

— Эти камни ничего не боятся, — продолжал Баоса. — Ничего, кроме железа. Но ты от грозы никогда не обороняйся острогой или копьем. Острогой или копьем можно обороняться от злых духов, от зверей, но от грозы не оборонишься. Чтобы злой дух избегал твою семью, ты дома под подушкой кладешь острогу или копье, а от зверей как защищаться, ты сам знаешь. Но если ты храбрый человек, поссоришься с небом и захочешь оборониться от него острогой или копьем, то оно тебя сожжет. В старое время один охотник хотел так от грозы обороняться, выставил против грозы острогу и кричал, что он до конца будет за себя стоять. Тут небо разгневалось, ударил гром, и все люди видели, как на конце остроги зажглась молния. Охотник упал на мокрую землю, а фанза вспыхнула большим огнем и вся сгорела. Так люди узнали, что, когда человек защищается острогой или копьем, разгневанное небо не мечет камни, потому что железо может сломать любой камень, оно бросает молнию. Это запомни, Богдан, и не надо храбриться: только безумные люди могут ссориться с небом и солнцем. А теперь подумай о том, что я тебе рассказал, да на конец шеста смотри, не сдвинулось ли «колесо неба».

Мальчик поежился, натянул до самого подбородка одеяло и притих. Баоса приподнялся, пошуровал в потухшем костре палочкой, нашел тлеющий уголек, взял двумя пальцами, поднес к трубке и прикурил.

— Дедушка, ты научишь меня острогу бросать? — спросил Богдан. — Так, чтобы я никогда не промахивался.

Баоса усмехнулся:

— Научу, и ты никогда не будешь приезжать с пустыми руками.

Мальчик повернулся на правый бок, обнял деда и уснул крепким сном. Баоса боялся пошевельнуться: «Кто же его так обнимал во сне? Полокто? Пиапон? Дяпа? Калпе?» Да, да, дети его обнимали, искали у него тепла, когда ночью в зимнике хозяйничал лютый холод. Но это было давно. Очень давно. А недавно, лет десять назад, такой же худенький мальчишка тоже спрашивал его: «Дедушка, научишь меня без промаха бить острогой?» А потом обнимал во сне, бормотал что-то прямо в ухо.

И Баоса учил его всем премудростям таежного охотника и рыболова, учил, потому что он был его внук, отданный ему на воспитание.

Звали мальчика Ойта. Но недолго прожил Ойта с дедом, через год отец Ойты Полокто забрал сына. Обманул Полокто старого отца, не сдержал слова, отобрал единственную отраду Баосы.

Звезды тихо, бесшумной, густой толпой, как странники, брели по черному небу, по своему извечному пути вокруг одинокого «колеса неба».

Уже несколько дней подряд стояла пасмурная, дождливая погода.

Только утром и вечером разъезжаются мужчины стойбища ставить и проверять сети: какая бы ни стояла погода, всегда желудки женщин и детей требуют еды.

В доме Баосы всегда находилась работа для мужчин и женщин, хозяин дома сам не любил сидеть сложа руки и другим этого не позволял. Если мужчина в доме не пошевелит пальцем, ничто в доме не изменится и не будет достатка в семье. У Баосы всегда все хозяйственные дела распределены на все лето, учтены и те работы, которые выполняются дома в непогоду. Вот и сейчас, когда в большинстве фанз охотники, лежа на нарах, рассказывают друг другу разные байки, в доме Баосы мужчины заняты работой. Улуска сидит на краю длинных нар возле дверей сосредоточенный, серьезный, вертит в обеих руках вертушки — он вьет конопляные поводки. Серьезный Улуска и его вертушки не привлекают детей, они скопились возле Дяпы, который с шутками, вызывавшими шум и смех, разгонял, прижав ладонями, похожий на юлу предмет с длинной осью. Подвешенная на нитке юла крутилась так стремительно, что рябило в глазах. Но Дяпа считал:

— Двадцать девять, тридцать… сорок… пятьдесят…

Детвора повторяла за ним:

— Пятьдесят… пятьдесят пять…

Юла замедляла свой бег, но считальщики продолжали считать в прежнем темпе, а маленький Кирка, опережая дядю, выкрикивал:

— Четыре, два, семь, три…

Он был уверен, что считает правильно.

Юла делала последний оборот, останавливалась и начинала медленно раскручиваться. Дяпа брал ее в руки.

— Хорхой самый сильный, — говорил он. — Он так сильно разогнался, что мы досчитали до ста. Калпе — до семидесяти. Гудюкэн — до пятидесяти, а я только до тридцати.

Дяпа мог перевирать как хотел, потому что остальные судьи состязания считали до трех или до десяти-двадцати, а когда Дяпа быстро считал, то они сразу же запутывались.

— Все! Игра закончилась, я начинаю работать! — объявил Дяпа.

— Еще немножко, — взмолились дети.

— Нет, вон видите, у деда совсем мало осталось ниток. Все. Играйте в свои игры.

Дяпа вил нити для сети. Рядом Баоса вязал сеть. Около деда сидел Богдан и наблюдал за его работой. Богдан видел много вязальщиков, каждый взрослый нанай вязал сеть, сам Богдан тоже вязал, но он никогда не встречал такого искусного вязальщика, как его дед. Руки деда мелькали быстро, словно крылья утки.

— Почаще будешь вязать, научишься, — улыбаясь, говорил Баоса.

Но как бы ловко ни вязал дед, долго наблюдать за его работой скучно. То ли дело у кузнеца, где сейчас отец с младшим дядей находятся! Там все необычно и интересно.

— Я пошел, дедушка, — сказал Богдан, слезая с нар, — к кузнецу пошел.

На улице кропит мелкий дождь. Богдан вбегает в маленькую фанзу, где маньчжур Годо организовал кузню.

— Осторожно. Не наступи на это синее железо, — остановил его Калпе.

— А, моя помощника, — широко улыбнулся черный от загара и копоти кузнец, которого все в стойбище звали Годо, — маленько-маленько огонь надо. Э, Нипо, давай Богдану, он мало-мало работает.

Черненький остроносенький мальчик лет семи, очень похожий на Годо, нехотя уступил Богдану кузнечный мех.

— Я маленько покачаю и тебе отдам, — сказал Богдан. — Ты покачаешь и мне потом уступишь. Хороши?

— Ладно, — кивнул Нипо.

Тем временем Годо ловко захватил лежавший на земле остывший кусок железа, подбросил в огонь, выхватил оттуда другой ярко-красный кусок, положил на наковальню и начал бить молотком. Кузница заполнилась веселым перезвоном металла.

— Калпе, твоя тоже скоро делать будет, — скалил в улыбке белые зубы маньчжур. — Все делать будет.

— Научусь, — ответил Калпе. — Захотеть только надо, сильно захотеть, и всему можно научиться.

— Самоуверенный стал, хвастливый, — сказал стоявший рядом Пота.