Григорий Ходжер - Амур широкий

Все было неясно, непонятно, и Богдан сел писать письмо Пиапону. Он теперь регулярно переписывался с дедом: за Пиапона, под его диктовку, писала учительница; которую звали Лена Дяксул, знакомая Полины. Получал он письма и от отца с матерью, за них писал секретарь сельсовета. Ответили они и на письмо, в которое была вложена фотокарточка Богдана с Гэнгиэ.

«Какой ты стал городской, на сына нашего даже не похож, — писали Пота с Идари. — Гэнгиэ тоже не узнать. Ты женился на ней, ну и живи, только что скажешь Гиде и его отцу? Он и так на нас сердит, теперь совсем разозлится. Сам думай, ты теперь совсем умный стал. Жалко, детей у тебя не будет…»

Богдан дописывал письмо, просил Пиапона подробнее сообщить, что случилось с заезком, много ли выловили рыбы и куда ее дели.

— Богдан! — в дверях стоял бледный Михаил, тубы у него дрожали. — Лукс погиб!

— Кто сказал? — вскочил Богдан. — Он же далеко, в экспедиции.

— Оттуда сообщили… несчастный случай… из Якутии, на берегу Ледовитого океана похоронили.

Михаил сел на кровать и опустил голову.

— Такой могучий, такой добрый… Как его на Амуре любили.

Богдан мерил шагами комнату. Погиб человек, который дал ему путевку в партию, погиб испытанный революционер, открывший тысячам людей глаза… Да, будут амурские народности помнить Карла Лукса, для них имя его вобрало в себя, воссоединило вместе и Комитет Севера, и советскую власть, и партию большевиков, и новую жизнь со школами, больницами, колхозами. Не забудут Лукса нанай, ульчи, удэгейцы, нивхи, негидальцы.

— Если сами не догадаются, — сказал Богдан, — когда вернемся на Амур, предложим какой-нибудь колхоз назвать его именем.

Услышав о гибели Карла Яновича, собрались студенты в комнате отдыха, начали делиться воспоминаниями о нем, и сам собой получился вечер памяти Лукса. Сидевшая рядом с Богданом Гэнгиэ беспокойно теребила конец перекинутой через плечо шали, глубоко вздыхала. За ужином она выпила только чай, а селедку с картошкой отдала Богдану.

— Тебе надо есть, — жестко проговорила Полина. Богдан удивился, но решил, что это вызвано гибелью Лукса, потому что эта нелепая смерть не выходила из его головы. После ужина Богдан с Гэнгиэ вышли подышать воздухом.

— Я с первой встречи до последней вспоминаю, — сказал Богдан, шагая по шуршавшей листве парка. — Все помню. Он меня всегда партизаном называл, наверно, ему самому это приятно было, потому что он командовал очень большим партизанским отрядом. В партию рекомендовал, сам рекомендовал…

Гэнгиэ делала вид, что слушает его, но мысли ее были о другом. Она несколько раз порывалась сообщить Богдану о своей беременности, но все не решалась, потому что сама в это не верила. Сколько лет она прожила с Гидой и не могла забеременеть. Кэкэчэ с Идари поили ее всякими отварами, звали на помощь шаманов, пока не уверились в ее бесплодности. А в Ленинграде она забеременела. От Богдана. Не могла счастливая Гэнгиэ поверить в это. Спрашивала, переспрашивала подруг-женщин, как узнать беременность, как она протекает, боялась ошибиться. Но теперь ошибки не было, опытные женщины подсчитали — два месяца беременности. Гэнгиэ была рада, так рада, что кусок хлеба не лез в горло… Бывает же так! А Полина ругается, заставляет насильно есть. До еды ли — у Гэнгиэ будет ребенок! Все говорили: «Бесплодная, бесплодная», а она понесла!

— Богдан, радость-то какая, — прижавшись к мужу, прошептала Гэнгиэ.

— Ты что, какая радость? — не понял Богдан. — Ты в уме?

— Да, Богдан, я в уме.

— Лукс погиб, ты что это?

— Я ничего. Погиб так погиб, что теперь сделаешь? У нас на похоронах всегда говорят: «Его уже не поднимешь, надо думать, как дальше жить живым».

— Знаю, слышал. Лучше помолчим.

— Не могу я сегодня молчать, я думаю, как мы будем жить.

— Думай про себя, глупости только не говори. Погиб человек…

— Появился человек.

— Что? Какой человек?

— Не знаю какой…

«С ума она сошла, что ли? Что с ней? — подумал Богдан. — Несет какую-то чушь».

— Разве сейчас узнаешь, какой будет, — продолжала Гэнгиэ. — Когда появится, тогда узнаешь. Да и тогда не узнаешь, когда подрастет, тогда узнаешь.

— О чем ты говоришь? Можешь понятнее сказать?

— А чего тебе непонятно? Сказала я тебе, человек появился, я понесла. Что тут непонятного?

— Ты понесла?!

Богдан почувствовал, точно его вытащили из сырого подземелья на дневной свет. Он закрыл глаза, вздохнул полной грудью и прошептал:

— Как же так? Смерть и жизнь — рядом. Горе и радость — в обнимку.

Он позабыл в это время, что сам родился в год мора, когда черная оспа погубила стойбище Полокан, что он вдохнул весенний воздух в то время, когда прекратилось дыхание дочери Токто. Он забыл об этом, хотя не раз слышал от матери.

— Правда, понесла? — спросил он еще раз.

— Не веришь?

— Ты же говорила…

— Сама не верила, а теперь верю.

Богдан обнял любимую, стал целовать ее в губы, щеки, в глаза и повторял как обезумевший:

— Сына, сына, сына хочу. Сына, опять сына… Гэнгиэ радостно смеялась.

— А я дочь, дочь, дочь хочу. Помощницу мне…

— Ладно, кто будет, тот и будет, — сказал, успокоившись, Богдан. — А нам надо по-настоящему мужем и женой стать.

— А мы разве не по-настоящему?

— По закону надо, зарегистрироваться…

На следующий день Богдан поймал Сашу Севзвездина в коридоре, затащил в пустую аудиторию.

— Ты опять об алфавите? — спрашивал Севзвездин. — Может, тебе ехать на дискуссию?

Александр Севзвездин собирался в Хабаровск, где проводилась дискуссия о письменностях народностей Амура. Даже не о самой письменности, а об алфавите. С первых дней обучения детей по латинским буквам стали высказывать недовольство учителя. Недовольство возросло еще больше, когда во втором классе детей начинали обучать русскому языку. Малыши должны были выучить буквы двух различных алфавитов. Запротестовали и учителя ликбезов, их ученики — взрослые папы, мамы, немного умеющие читать русские слова, вновь переучивались вместе с новичками по латинским буквам.

— Я, Богдан, буду стоять за русский алфавит.

— Не о том я, Саша, у меня другое дело, посоветоваться хочу.

— Советуйся, я никогда не отказывался помочь.

— Ты как женился?

— Как женился? Просто, а что? — Саша густо покраснел и переспросил: — А что?

— Что надо, чтобы жениться. Севзвездин покраснел еще гуще…

— Как что? Просто влюбился… Ну и чтобы она согласна…

— Да, согласна! Что требуется, чтобы зарегистрироваться?

Севзвездин облегченно вздохнул, улыбнулся:

— Фу, черт, задачу задал. Женишься? Вот и хорошо, давно бы так. В загс надо идти, и все. Когда свадьба?

Скромную, но веселую свадьбу справили в один из воскресных дней в квартире Александре Севзвездина. Много подтрунивали над Михаилом, который все еще не решался зарегистрировать брак с Людмилой Константиновной.