Борис Бурлак - Реки не умирают. Возраст земли

— То обозник.

— Цель у них общая: на прибойной волне времени подняться над окружающими. Твой Верховцев расчищает себе дорогу с помощью выговоров, мой «однополчанин» рвется после войны на передовую с помощью саморекламы. В основе их поведения спекуляция на высоких идеалах общества.

— И вам ведь нелегко было дать отпор этому обознику.

— К сожалению. Речь шла о солдатских подвигах, и я промолчал. Не ради мертвых, мертвые не нуждаются в моей поддержке. Промолчал ради живых. А ты, Марат, отступаешь напрасно. В мирное время, конечно, труднее стать героем. Но и сейчас тоже есть свои амбразуры. Так что уклоняться от встречного боя ты не имеешь права. Тебе жить, тебе и воевать.

— Верховцев — талантливый инженер.

— Талант — интеллектуальная власть, и, как любой властью, талантом безнравственно пользоваться для самовозвышения...

Они проговорили до полуночи. Утром проснулись поздно, когда солнце уже стало припекать. Девочки тихо сидели рядышком на катере, чтобы не разбудить старших. Над степным морем кружил одинокий беркут. Поодаль резвилась стайка шумливых чаек. Еще дальше вереница уток торопливо огибала ковыльный островок. Богачев проследил за ними восторженным мальчишеским взглядом, пока они не скрылись из виду растаявшим пунктиром, и сказал, ни к кому не обращаясь:

— Какая благодать!

— Давайте искупаемся до завтрака, Валентин Антонович, — предложил Марат.

— Согласен. Дамы! — крикнул он на катер. — Всем купаться!

«Дамы» оживились. Первой сбросила платьишко Зина. А Тоня застеснялась. Но и она, одолев наивную стыдливость девушки в неполных шестнадцать лет, кинула цветастый сарафанчик на руль катера и ловко прыгнула с кормы в солнечную, сверкающую воду.

— Дочери у тебя невесты, — заметил Богачев. — А я, между прочим, в твоем возрасте женился. Долго раздумывал после войны... Особенно хороша Зина, вылитая Полина Семеновна. Как бы та сейчас порадовалась. До сих пор все вижу ее во сне живой.

Марат едва не спросил о их отношениях с матерью, но сдержался. Валентин Антонович сказал под настроение сам:

— Кажется, вместе с Полиной Семеновной погибла и моя молодость. Жизнь осталась, а молодость погибла. Это я остро ощутил уже дома, когда начал проходить хмель победы...

И, сказав так, он с разгона бухнулся в промоину меж береговыми отмелями. Марат в смущении стоял на песчаной кромке, наблюдая, с каким удовольствием барахтались девочки за катером и как ходко плыл на глубине Валентин Антонович, широко взмахивая сильными руками.

— Чего раздумываешь? — крикнул Богачев.

И тогда он разбежался и, падая, увидел в радужном веере брызг милую, улыбающуюся маму. Он плавал до тех пор, пока не исчезло ее доброе видение, возникшее так рельефно из далекого мира детства.

Ровное дно степного моря было выстлано мягким ковылем, вода была парной. Не хотелось выходить на берег. Однако Валентин Антонович уже развел костер.

После завтрака Богачев достал из полевой сумки две большие фотографии. Прежде чем пустить их по рукам, сказал Марату:

— Недавно прислал товарищ по штабу армии, служил у меня в разведке. Долго устанавливал мои координаты. Юные следопыты помогли, они же вестовые народной памяти. Я и не подозревал о существовании этих снимков. Возьми себе.

На первой фотографии было четверо: Полина, медсестры и высокий, могучий полковник среди них. Марат вопросительно глянул на Богачева.

— Требуются пояснения? Это и есть Сергей Митрофанович Родионов, который, как ты знаешь, воевал в гражданскую войну вместе с твоей бабушкой.

— Тетя Вася помнит его.

— А слева Галина Мелешко, очень серьезная, слишком серьезная дивчина. Полина Семеновна ценила ее за божий дар хирургической сестры... Ну, а справа Ольга, сержант Оля, бедовая девчонка. Свободно разговаривала с кем угодно, не считаясь с субординацией. Между прочим, собиралась замуж за тебя. Доказывала твоей маме, что разница в несколько лет ничего не значит, — пока идет война, ты как раз и подрастешь к свадьбе!

Марат рассмеялся. Девочки ревниво покосились на него, сгорая от нетерпения взглянуть, что же там за Ольга такая. Он передал снимок дочерям.

— Живы они, сержант Оля, Мелешко?

— Обосновались где-то на Украине, — сказал Валентин Антонович. — Надо отыскать к тридцатилетию Победы. Устрою всем однополчанам утреннюю побудку. Теперь Ольге тоже около пятидесяти. Время бежит быстрее Дуная.

— Почему именно Дуная?

— Запомнился. Мы его форсировали почти во все времена года — осенью, зимой, весной. Кочевали с берега на берег под огнем, пока шли от Измаила до Вены.

Вторая фотография не нуждалась в объяснениях. Марат никогда не видел мать такой счастливой: она стояла, вскинув голову, вся высвеченная солнцем. Блики жарко горят на ордене, на медалях, на латунной пряжке офицерского ремня. Из-под пилотки выбивается все та же навись темных волос, что придает ей задорный, девчоночий вид. И столько света в ее глазах, так ослепительна эта белозубая улыбка — ну чем не комсомолка в тридцать-то четыре года!.. А чуть в стороне щеголеватый майор с плащ-накидкой на руке, беспечный, неунывающий, с вихрастой прядкой на загоревшем лбу. Он словно ждет, что скажет ему сейчас эта комсомолка, и в терпеливом ожидании поглядывает на улей, приютившийся под яблоней.

— Откуда же улей? — заинтересовался Марат.

— Это мой сослуживец снял нас, как нынче говорят, скрытой камерой, на плацдарме за Днестром. Помню, я не раз навещал там Полину Семеновну по пути с передовой. Сначала то было райское местечко. — до наступления немцев. Ну, а потом и пчелам досталось, не только нам.

— Фронт и пасека, — задумчиво сказал Марат.

— В Югославии передний край часто проходил и по виноградникам. Так что идешь, бывало, по траншее, а над тобой свисают «дамские пальчики». Но стоит потянуться за ними, как выстрел недремлющего снайпера... Ну, показывай свое море...

Целый день Марат возил Богачева на катере по всему водохранилищу, которое растянулось на целых семьдесят километров. Тоня и Зина помалкивали, удобно устроившись на корме, в спасательных кругах. Валентин Антонович сидел рядом с Маратом и время от времени задавал вопросы. Легкий степной ветер налетал с востока, забавлялся выцветшим добела вымпелом. В сияющем небе резвились чайки, самозабвенно пели жаворонки.

— Чудеса — жаворонки над морем! — не удержался Валентин Антонович.

— Привыкли, — заметил Марат и неспешно повел свой рассказ дальше.

Он проходил дипломную практику на строительстве Куйбышевской ГЭС, куда слетелись в то время все знаменитые гидротехники. Но, окончив институт, вызвался поехать на Урал. Однокурсники, тот же Верховцев, поразились его странному желанию: ведь как отличник он имел право выбора. Уральская стройка по своим масштабам ни в какое сравнение не шла с тем, что творилось у подножия Жигулей. Впрочем, на Урале сооружался гидроузел с машинным залом внутри плотины — новинка по тем временам. К тому же, если бы проектировщики оказались дальновиднее, то стоило им поднять плотину чуть повыше, как объем водохранилища удвоился бы — с трех с половиной миллиардов кубометров до семи миллиардов. Оно уже равнялось бы Цимлянскому морю. Правда, цимлянское мелководье затопило обширные плодородные земли, тут же глубины достигают сорока метров и зона затопления невелика...